Николай Студеникин - Невеста скрипача

Милиционер, слушая Шурика, терпеливо улыбался, только правое веко у него подрагивало, не подчиняясь воле. Нина порывисто встала и, отвернувшись от обоих Шуриков, загремела вилками. Говорить стало не для кого, и первый Шурик поднялся и ткнул кулаком в податливую перину.

— Проводи меня, Нецветаев! — мотнул он головой.

— Водку с собой возьмешь или как? — спросил тот, взболтнув оставшееся в бутылке.

— Издеваешься? — поднял брови первый Шурик.

— Нет, что ты, — ответил второй Шурик, снимая с гвоздя штатский пиджак. — Пошли, Алфеев!

— А что? Алфеев — хорошая фамилия, — заявил первый Шурик. — Вот и Нина скажет. Правда, Нина?

У Нины задрожали плечи.

Всю коротенькую дорогу до своего дома первый Шурик размахивал фотографией чужой Наташи. Она была уже изрядно помята, но Шурика это заботило мало. Он не умолкая тараторил о Москве, разводе и необыкновенной любви. Второй Шурик шел, отстав от него на шаг. Он боялся очутиться к первому Шурику спиной и потому осторожничал.

Улица была пуста. Фонари не горели.

— Ты, Нецветаев, не уходи, — попросил первый Шурик, — подожди меня, я сейчас!

Сначала громко хлопнула калитка, потом дверь в дом. Шурик со стыдом вспомнил, что забыл запереть ее, уходя, и нервно рассмеялся.

— Где ты был, Шура? — тихо спросила мать, поднимая на сына свои заплаканные глаза.

— Сейчас, мама, погоди минуточку, — ответил Шурик.

Он рыскал глазами, отыскивая ремень.

У порога, раздвинув носки по-уставному — на ширину приклада, стояли его сапоги. Мундир со множеством значков висел на вешалке, обшитой серой парусиной. На ней обычно висело зимнее пальто, которым мать очень гордилась. Ремня не было видно.

— Нет, как назло, — выдохнул Шурик.

Его глаза наткнулись на серую коробку с пластинками. Прикрытая вышитой салфеткой, она стояла на радиоле. Шурик, уронив на пол салфетку, схватил ее и, неся ее впереди себя, как поднос, выскочил на улицу.

— Я сейчас, мама! — крикнул он уже от калитки.

Второго Шурика нигде не было видно. Первый растерянно огляделся. «Испугался… ушел», — мелькнула мысль.

— Ты где, Нецветаев? — на всякий случай позвал он.

Коробка была тяжелая.

— Здесь, — ответили из темноты.

Второй Шурик вышел из-за дерева, с неожиданной стороны.

— На, возьми, — сказал первый Шурик, передавая ему коробку с пластинками. — Ей отдашь. Я тут кокнул одну… нечаянно. Пусть не обижается. И вот что, Нецветаев… — Первый Шурик замялся, подбирая слова. — Ты на ней женись все-таки, раз так вышло.

— А что тут? Пластинки? — спросил второй Шурик. Он взвесил коробку на ладони и взял ее под мышку. Пластинки глухо громыхнули.

— Так женишься… или как? — настаивал первый Шурик. — А, Нецветаев?

— Это мы уже обсудили, — ответил тот, помолчав. Голос у него был тихий, убаюкивающий.

— Гляди, не обмани! — дернулся первый Шурик.

— Ладно-ладно, — ответил второй. — Слушай, а ты сам в Москве-то бывал, Алфеев?

Он спросил об этом так безразлично, что первый Шурик не почувствовал подвоха.

— Нет пока, — ответил он, беспечно запрокидывая голову. — Побываю еще! Какие мои годы?

Звезды на небе исполняли какой-то замысловатый танец — двоились, троились, сливались вновь и выписывали на черном стремительные зигзаги.

— А где ж ты тогда с этой своей познакомился? — быстро спросил второй Шурик. Голос его прозвучал уверенней, громче. В нем проскользнули нотки торжества.

Первый Шурик оторвался от созерцания танцующих звезд и с трудом вник в суть вопроса.

— А иди ты, Нецветаев, к такой-то маме отсюда, понял? — ответил он, сникнув, и ушел сам, опасаясь не сдержаться.

В дом первый Шурик вошел браво, держа спину прямой, и сразу же увидел свой ремень. Свернутый, он мирно лежал на стуле. Шурик отвел глаза. На столе стоял желтый стаканчик из вощеной бумаги. Мать уже успела насыпать в него соль. Сама она, зябко обняв себя за плечи, ждала сына на пороге.

— Да где же ты ходил, сынок, столько времени? — запричитала она. — Все мое сердечко изболелось…

— В гостях у Нинки был, — ответил Шурик. — Кончилась моя законная любовь, мама! Объяснились…

Утром следующего дня Шурик был в горкоме комсомола. Два следующих он потратил на поликлиники и бухгалтерии. Раздевался, дышал, не дышал, снова одевался, называл буквы, прикрывая один глаз ладонью, предъявлял документы, расписывался и выслушивал инструкции и пожелания.

По Подгорной улице проходил прямо, не глядя по сторонам.

В пятницу, получив подъемные, Шурик улетел, оставив матери половину денег и адрес Васи Танчика — куда писать.