Николай Студеникин - Невеста скрипача

— Да, сынок, да, — ответила тетка. — Брат Женя хороший!

— Брат Женя… — повторил Эдик и осторожно тронул Женю за руку.

Женя инстинктивно отдернул ее, тут же устыдился этого, мучительно покраснел и, отвернувшись от тетки, сделал вид, что лезет в карман за сигаретами, хотя курить совсем не хотел и утром позабыл купить спички.

— Эдькин ремень на нем, — наливая какао в колпачок от термоса, спокойно сказала тетка. — Себе забрал! А ему, — она задрала полу Эдькиного мундира, — видать, не положено…

— Что ж ты сразу-то?! — Женя вскочил, смял в кулаке сигарету. — Что ж ты?! Я б ему, толстомордому, по тыкве бы насовал! Нашел, скотина, у кого взять! А ты тоже хороша, — обернулся он к тетке, — молчишь! «Кушайте»! — зло передразнил он и отбросил сломанную сигарету.

— Дурак ты, Женька! — ровным голосом возразила тетка. — Несмышленый, прямо ребенок. Убил бы ты его, да? — спросила она, неестественно улыбаясь. — Из-за ремня, да? Человека, да?.. Куда Эдику женихаться! А он, может, снисхождение будет делать, не обидит лишний раз, заступится. Эдик-то не ты, Женька! Не ты…

И она, уткнув голову в мятые газеты, зарыдала — неожиданно и безутешно.

— М-мама… — лепетал могучий Эдик, обеими руками гладя мать по голове.

— Теть Наташ! — неуверенно позвал Женя и отвернулся, чтобы не видеть теткиной жилистой, жалкой шеи, рассеченной поперек полоской загара.

Он подумал, как тетке, наверное, обидно, что вот он, Женька, — не чужой, конечно, человек, племянник, но не сын, — здоровый парень, нормальный человек, а Эдик, ее Эдик, сын, плоть ее и кровь, — неизлечимо больной, с разумом трехлетнего ребенка… Что они с Эдиком ровесники, Эдик месяца на три постарше, могли бы в школу вместе бегать и в армию призваться в один год. Или, может быть, Эдик поступил бы в институт, а в армию бы не попал. Ходил бы сейчас, помахивая портфелем, как те ребята, с которыми чуть не получилась драка тогда, на вечере… А то и жениться бы успел, нарожал бы детей, тетке внуков, и ругалась бы она с невесткой, и подставляла бы под внуков горшки… Черт знает, как все было бы прекрасно, не заболей тогда Эдик этим менингитом…

И Женя почувствовал себя виноватым — в том, что не он тогда заболел, будто болезнь должна была обязательно выбрать кого-то из них двоих, что остался здоровым забалдуем и просидел на теткиной шее, на этой вот тонкой шее, на которую сейчас избегает смотреть, до самой армии, да еще обижался, поросенок, что тетка не хочет купить ему велосипед и не позволяет сузить брюки, как требовала тогдашняя мода…

Плакать тетка перестала так же неожиданно, как и начала. Выпрямилась, высморкалась, отвернувшись в сторону, и сказала властно:

— А ну, ешьте, братья-разбойники!

«И она о том же думала», — догадался Женя.

Потом братья, исполняя теткин приказ, ели. Сваренные вкрутую яйца, которые — мордастому санитару не повезло — чистились удивительно легко. Мясистые помидоры, готовые лопнуть, разбрызгивая сок, и маленькие малосольные огурцы, хрустевшие на зубах, как сахар. Женя допил густое, теплое вино, которое пачкало кружку, и съел серое суповое мясо, от которого отказался привередливый Эдик.

Тетка вытирала большие мятые груши салфеткой и протягивала их сыну — по одной. Эдик шумно чавкал. Струйки сока текли по его подбородку и капали на страницы старых «Огоньков». От сока страницы слипались. Эдик разглядывал иллюстрации и, тыча пальцем в фотографии своих ровесников, радостно сообщал: «Тетя, дядя!»

Женя, с состраданием глядя на его восторги, вспомнил вдруг об открытке, купленной в гостинице перед заходом в ресторан — она же красивая, хоть и без дядь и теть, — и протянул ее Эдику — на, красивая! Но открытку проворно перехватила тетка. Повертела, внимательно рассмотрев театральные колонны и мельком недописанный текст, и вернула открытку Жене.

— Свинья ты, Женька, — сказала она, — нашел чем разбрасываться! Она-то ждет небось, эта… — она снова заглянула в текст, — Клава твоя!

— Знаем, как они ждут, ученые! — самодовольно возразил Женя. — Служил я с одним малым, городской, между прочим, парень, из культурной семьи… — И он начал одну из тех своих историй, которые успели надоесть тетке еще тогда, когда Женя, демобилизовавшись, приехал домой.

— Мама, часы надо! — перебив Женю, неожиданно сказал Эдик и показал на свое правое запястье. — Часы хочу!

— Куплю, сынок, — вздохнув, пообещала тетка, — обязательно куплю! Вот получу зарплату…

— Жаль, я свои в спецовке забыл, на работе, — сказал Женя, чувствуя прилив родственных чувств. — Отдал бы, не задумался! Пускай носит! Разве жалко?