Яков Ершов - Подростки

Прикрыв за собой дверь, она вдруг бросилась на кушетку и зарыдала горько, безнадежно, стараясь приглушить всхлипывания. А в коридоре с растерянными лицами и беспомощно разведенными руками стояли Мария Сергеевна и Василий Степанович и, как мне показалось, не понимали, что же произошло.

Боря на правах друга Тамары ждал, чем все это кончится. Я счел необходимым не оставлять товарища одного.

— Иди успокой ее, — произнес наконец Василий Степанович. — Я уж не знаю, как к ней подступиться. Совсем избаловалась девчонка. Слова не скажи.

Он уже преодолел испуг и обрел свою постоянную рассудительность. Мария Сергеевна с мольбой взглянула на мужа, словно ожидая, что он придет к ней на выручку и избавит от неприятного разговора с дочерью. Но Василий Степанович только рукой махнул: распутывай, мол, сама этот клубочек. Мария Сергеевна тяжело вздохнула и, робко приоткрыв дверь, неслышно проскользнула в комнату дочери.

Тамара все еще лежала на кушетке, уткнувшись лицом в подушку. Она уже немного успокоилась, и рыданий не было слышно. Только плечи ее судорожно вздрагивали. Мария Сергеевна подошла, подняла руки вверх, поправляя свою прическу, потом заметила стоящий у стенки стул, взяла с него брошенные дочерью перчатки и присела. Осторожно, одними пальчиками руки дотронулась до Тамариного плеча:

— Доченька!

Тамара замерла, насторожилась. У нее еще не прошла обида на мать, которая не заступилась за нее.

— Доченька! — повторила Мария Сергеевна. — Успокойся. Ты погорячилась. Василий Степанович прав.

Тамара рывком вскочила на ноги.

— Ах, прав! — крикнула она. — Прав! Моих подруг выгоняют из дому, со мной не считаются, и ты говоришь: прав.

Она вырвала перчатки из рук матери и, шагнув к двери, сказала как можно тише, но вложив в эти слова все пережитое за последние месяцы:

— Между прочим, раньше ты этого не говорила. Раньше я была тебе дороже.

Тамара рванула на себя дверь и лишь на какой-то момент обернулась, чтобы бросить еще один взгляд на мать. И то, что она увидела, перевернуло все в ее сердце. Мария Сергеевна стояла, опустив голову, сгорбившись и будто став меньше под тяжестью обрушившегося на нее горя. И такое беспокойство, такое смятение было написано на ее лице, что Тамара бросилась к ней и повисла у нее на груди, обхватив за шею руками.

— Мамочка, милая! Одна ты у меня осталась! Совсем одна.

Они присели на кушетку. Мария Сергеевна легонько гладила склоненную к ней на колени голову дочери, едва дотрагиваясь до ее нежных льняных волос.

— Доченька, доченька! — повторяла она.

Боря щелкнул дверным замком.

— Пошли, — сказал он.

Мы тихо вышли и закрыли за собой дверь. Боря прислушался. В квартире стояла тишина.

— Пошли, — снова сказал он.

Мы затопали по лестнице вниз.

В очередную среду Тамара не явилась на репетицию драмкружка. Боря позвонил ей:

— Тома, ты почему не пришла?

— Не могла. Я не умею прыгать с пятого этажа.

— А зачем прыгать?

— Ох какой ты бестолковый! Меня закрыли в комнате. Чтобы уроки делала. А я не умею прыгать с пятого этажа.

На другой день Тамара рассказала нам о своем разговоре с матерью. И я понял, каким верным союзником и другом была раньше для Томы ее мать. Но между ними словно черная кошка пробежала. Мария Сергеевна, конечно, понимала, что в чем-то она виновата перед дочерью и в чем-то обманула ее надежды и ее веру в справедливую и всегда безупречную мамочку. Но что она могла поделать, если так неудачно сложилась на каком-то этапе ее жизнь! Ведь она хотела сохранить семью, хотела, чтобы у Томочки был заботливый, нежный и строгий папа. И она надеялась (и желала этого), что Василий Степанович будет именно таким человеком. Он казался ей и мудрым, и верным в своих суждениях, и твердым. И эта твердость особенно покоряла ее и нравилась ей, потому что она давно привыкла опираться на чьи-либо суждения, особенно если они высказаны в категорической форме. И поскольку она сама безропотно покорилась судьбе, а свою судьбу она видела в Василии Степановиче, то она хотела, чтобы и дочка, Томочка, была послушна своему новому папочке, который конечно же хочет ей только добра и желает, чтобы она выросла полезным и деятельным человеком. И Мария Сергеевна очень болезненно переживала этот первый разлад между ее мужем и ее дочерью и в душе все металась между ними, то становясь на сторону дочери, которую жалела, то оправдывая Василия Степановича, которого считала справедливым и заботливым. И, поскольку примирить их ей не удавалось, она все же считала, что прав в этом споре Василий Степанович, как человек более опытный, чем ее дочка Тамарочка, которая сама-то толком не знает, чего она хочет.