Герберт Уэллс - История мировой цивилизации

Таким образом, третья четверть восемнадцатого века дает нам замечательную и быстро изменяющуюся картину Европы в состоянии глубокого внутреннего раздора и все еще не объединенной никакой политической или религиозной идеей. В то же время книгопечатание, печатные географические карты и развитие океанского плавания – все это давало мощные толчки человеческой фантазии и создало для европейцев возможность после ряда беспорядочных столкновений захватить морские берега всего мира. Это было бессистемное, неорганизованное проявление кипучей энергии, обусловленное временным и, в высшей степени, случайным преимуществом европейцев перед остальным человечеством. В силу этих преимуществ, новый и в значительной мере безлюдный американский континент был населен, главным образом, выходцами из Западной Европы, а Южная Африка, Австралия и Новая Зеландия еще ждали своей очереди, чтобы дать приют массе европейского населения. Двигателем, побуждавшим Колумба отыскивать берега Америки, а Васко да Гама – берега Индии, был все тот же неизменный стимул всех мореплавателей всех времен – торговля. Но в то время, как на густо населенном и производительном востоке торговля продолжала быть главным мотивом и европейские поселения оставались торговыми поселениями, откуда обитатели – европейцы – надеялись вернуться на родину, чтобы там истратить свои деньги, европейцы в Америке, имея дело с населением, стоящим на гораздо более низкой ступени экономического развития, оставались там по совершенно иным побуждениям, а именно, чтобы искать золото и серебро. Европейцам приходилось отправляться в Америку не только в качестве вооруженных купцов, но и в качестве пионеров, рудокопов, сырьепромышленников, а в скором времени и плантаторов. На севере они добывали шкуры. Горные работы и плантаторство требуют оседлости. Они вынуждают людей строить постоянные заокеанские поселения. Наконец, в некоторых случаях подобно тому, как английские пуритане в начале XVII века отправлялись в Новую Англию, чтобы избегнуть религиозных гонений, как в XVIII веке Оглеторп отправлял заключенных долговой тюрьмы в Георгию, и как в конце XVIII века голландцы посылали сирот на мыс Доброй Надежды, – европейцы стали добровольно переплывать океан, чтобы найти в Америке новые лучшие места жительства. В XIX столетии, в особенности же с появлением пароходов, поток европейской эмиграции в новые незаселенные земли Америки и Австралии достиг за несколько десятилетий размера великих переселений.

Таким образом, за океаном выросло постоянное население европейцев, и европейская культура была насаждена на гораздо более обширном пространстве, чем то, на котором оно развилось. Эти новые общины, принесшие с собой уже готовую цивилизацию в новые страны, разрастались незаметно и без всякого плана. Европейские державы не предвидели этих поселений и даже не выяснили своего отношения к ним. Политики и министры Европы продолжали смотреть на них, как на стоянки экспедиций, преимущественно как на источники доходов, как на свои «владения» и «колонии», еще долгое время после того, как в их населении развилось смелое сознание своей независимости. Они все еще относились к ним, как к беспомощным детям матери-родины, в то время, как местное население давно уже расселилось вглубь страны, вне досягаемости для какой бы то ни было карательной экспедиции.

Причиной этого было следующее обстоятельство: как нам известно, по крайней мере, до половины XIX века единственным связующим звеном между Европой и этими заокеанскими странами были океанские парусные суда. На суше самым лучшим средством сообщения была лошадь, и внутренняя связанность и единство политической системы на суше были ограничены теми пределами, которые были доступны сообщению на лошадях.

И вот в конце третьей четверти восемнадцатого века две трети Северной Америки находились под властью британской короны. Франция покинула Америку. За исключением Бразилии, принадлежавшей Португалии, и одного или двух мелких островов и владений, принадлежавших французам, англичанам, датчанам и голландцам, Флорида, Луизиана, Калифорния и вся Южная часть Америки были в руках испанцев. Британские колонии к югу от Мэна и озера Онтарио первые показали всю невозможность при помощи одних парусных судов держать заокеанское население в границах единой политической системы. Эти британские колонии были весьма разнородного состава и происхождения. Там были французские, шведские и датские поселения наравне с британскими, имелись британские католики в Мэриленде и британские ультра-протестанты в Новой Англии, и в то время, как жители Новой Англии обрабатывали собственную землю и отрицали рабовладельчество, британцы в Виргинии и на юге были плантаторами, применявшими труд все увеличивавшихся в числе рабов-негров, привезенных из Африки. В таких штатах, конечно, не могло быть естественного единства. Попасть из одного штата в другой – значило совершить океанское путешествие, вряд ли менее утомительное, чем переезд через Атлантический океан. Но политическое единство, которого не дали британским американцам различие их происхождения и природных условий, было навязано им тупостью и эгоистичностью британского правительства. Они были обложены налогами и не имели права голоса в вопросе о расходовании их. Торговля их была принесена в жертву британским интересам. Высоко доходная торговля рабами поддерживалась британским правительством, несмотря на оппозицию виргинцев, которые, хотя и согласны были держать рабов и пользоваться их трудом, однако боялись быть задавленными чрезмерным количеством чернокожих дикарей.