Эйстейн Лённ - Обязательные ритуалы Марен Грипе

— Они пили прямо из бутылки?

— Ни капли, — ответил пастор. — На лестнице стояло полно бутылок, но ни одной разбитой или откупоренной. Нет, они не пили. Хотя лучше бы они перепились, тогда все выглядело бы нормально и понятно. У меня такое чувство, что они могут повторить это, когда угодно. Меня не удивило бы, если бы они вломились в соседний дом и поступили так же. Вот что меня больше всего пугает.

В зале суда послышалось оживление, реакция на последние слова благоразумного пастора.

Председатель суда снял очки, но не ударил молотком по столу; он посмотрел, щурясь, на пастора, обдумал все, что он сказал, но не улыбнулся. Он, пожилой человек, восседавший за столом правосудия, казался совершенно растерянным и, вероятно, чтобы напомнить себе, а, возможно, чтобы убедить самого себя, он поучал судебное заседание насчет того, что раньше, дескать, было достаточно наблюдать преступление. Теперь наблюдают тех, которые наблюдают. Имеется по меньшей мере десять объяснений, и никто не верит ни в одно из них. «Я чувствую себя, как слепой без поводыря. Что это за хаос? Никто ничего не может объяснить. У меня такое чувство, что в дело замешан пастор. Это беспокоит меня. Такое ощущение, что все было задумано заранее. Где была Марен Грипе, когда это произошло? — спросил он внезапно. — Она присутствовала? Где она была? У меня сложилось мнение, что ты мне ничего не рассказываешь, вернее, ты рассказываешь что-то, но я не понимаю, что. В чем ты пытаешься меня убедить? Или я что-то недопонял? Пропустил? Скажи, что?»

Пастор не имел представления, что он пропустил. Напротив, он подробно рассказал, как Андреас Соме и Салве Антонсен собирали все, что они выбросили во двор.

После того как они подожгли мебель, они отнесли остаток имущества в ресторанчик, расположили на полу перед стойкой бара в маленькие изящные кучки, и Андреас завел граммофон и поставил пластинку с английским вальсом на диск, покрытый зеленой байкой. Костюм, перчатки, льняное полотно, простыни и одеяла сложили в кучу, а сверху нахлобучили городскую шляпу. Все ассигнации, гульдены, фунты, злотые и почти пять сотен арабских монет положили вместе с другими деньгами в сундук, который Андреас Соме нашел в чулане. Стулья, столы, ночную тумбочку, ковры, кровати, одеяла, простыни и другие предметы из наследства старого шкипера разбросали по всему полу. Ковры пахли дымом и их вымыли хозяйственным мылом. «Был ли кто на острове, кто в то утро вел себя обычно? — спросил председатель суда. — Я пользуюсь словом “обычно”, а не другим, поскольку оно более понятно вам всем».

Тут пастор начал чихать. Воздух в зале правосудия, расположенного всего в нескольких метрах от моря, был невыносимо тяжелым, поэтому он чихал так долго, что полицейский, стоящий у дверей, успел заложить в нос понюшку табака. Он посмотрел на пастора, кивнул ему и прошептал в сторону, где сидели за столом судьи: «У него аллергия, вы понимаете».

На судебном заседании не было сказано, что Марен Грипе спала в своей постели все это необычное утро, а Якоб сидел на стуле у каменного стола и чинил инструменты.

Когда он нервничал или плохо себя чувствовал, он чинил подряд без разбору грабли, топоры и, если нужно было, строгальные станки, и когда он это делал, Марен оставляла его одного. Она, само собой разумеется, видела, что он опасался чего-то, что должно произойти, хотя не имел понятия о том, что его ожидало.

Когда он в третий раз прошел через спальню, она спала спокойно, подложив тонкую правую руку под щеку, спала так спокойно, что он ни на минуту не усомнился, что она может так проспать до обеда. Он стоял в дверях и смотрел на нее, прислушиваясь к ее дыханию.

Он смутно себе представлял, что может произойти, и, не знал, чем заняться и как провести день, снова пошел к каменному столу в палисаднике, к своему ящику с инструментами, который унаследовал от отца. В доме было так тихо и мирно, что когда Лина Глерсен непонятно по какой причине появилась в доме, она сварила, как обычно, много кофе, намазала куски хлеба медом и налила в стаканы молока, которое стояло на скамье в кухне.

Она подошла к каменному столу, поставила перед Якобом стакан, убрала гвозди, шурупы, гайки и железные щетки, а он тем временем капал масло в замок, который чинил. «Я особенно не задумывалась ни над чем, потому что бывала в доме ежедневно, так что, когда я проходила через полутемную спальню, чтобы выйти в сени, все было точно так, как всегда. Ничто не предвещало беду, — пояснила она. — Пахло дымом с ближайших вересковых пустошей, но пожар потушили, ленсман взял все под свой контроль, подумала я, и такое чувство было, что хаос вчерашнего дня и ночи миновал. Случившееся казалось невероятным и загадочным, но нисколько не страшным.