Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

— Верно, — поддержал Николай, — и наушники шлема опусти, нечего форсить. Хотя солнышко и блестит, но блеск у него холодный.

— О таком мой дед говорит: «Солнышко, убившее осла».

— Как понять?

— Буквально. Не думай, что Туркмения — это сплошная жара, зимой у нас знаешь какие холода бывают, особенно в Ташаузе! Бесхозные ослы, поверив зимнему солнцу, выходят греться к стене мазанки или к дувалу и замерзают там. Не веришь?

— Почему же, — сохраняя серьезный вид, пожал плечами Гусельников, — у нас в Сибири тоже бывает такое: идешь по улице — ухо человеческое лежит. Ты его и гонишь перед собой, как в футбол.

И засмеялся. Засмеялись и Абдулла с Керимом.

— Значит, у вас в Сибири одни безухие живут?

— Зачем? Нормальные люди живут. Безухими становятся те, кто из Каракумов приезжает и форсит, а потом домой безухим уезжает. Правда, говорят, что у них потом уши отрастают заново, как хвост у ящерицы. Это верно?

— Слыхал. Но самому наблюдать не пришлось. Вот у собак наших, у волкодавов, уши и хвосты в щенячьем возрасте обрезают для того, чтобы им в драке сподручнее было, так хвосты заново не отрастают, могу гарантию дать.

На перекрестке их задержал регулировщик движения — колонна солдат шла слитной массой, дружно и четко ставя ногу. Хрум-хрум-хрум-хрум — звонко хрустел снег под новенькими кирзовыми сапогами. И шинели были новенькие, необмятые, и голубого искусственного меха ушанки, и трехлинейки, и круглые котелки. Хрум-хрум… хрум-хрум… хрум-хрум…

— Необстрелянные, — сказал Абдулла, провожая взглядом колонну, — желторотики.

— Сибиряки! — жестко, обрывая всякий повод к дискуссии, отрезал Гусельников. — Эти — как морская пехота: живой — вперед, а если на месте, то, значит, уже не живой.

Возле Дома-музея вилась очередь, и друзья стали за желтобородым стариком в полушубке. Впереди стояли несколько закутанных в черно-коричневые клетчатые шерстяные шали женщин, группа морячков постукивала каблук о каблук, полтора десятка мальчиков и девочек в пионерских галстуках переступали с ноги на ногу, тихонько переговаривались.

«Странно, — подумалось Кериму, — война, нехватка продуктов, у каждого хлопот полон рот, а вот идут сюда, выкраивают время. Или это так важно: взглянуть своими глазами на то, что видел Ленин, прикоснуться к тому, к чему прикасались его руки?»

Вот и комната — теплая, уютная. И худенькая женщина с указкой в руке. Рукописи, фотографии, чернильница на столе, ручка. Такое впечатление, что за этим столом только что напряженно работал хозяин. Он просто вышел узнать, как идут дела на фронте, сейчас вернется, снова сядет за стол, начнет расспрашивать у Керима, как идут испытания нового самолета, скоро ли на нем полетят громить коварного врага. «Откуда вы родом, молодой человек? Из Туркмении? Это Туркестан? Знаю, знаю, прекрасный край, богатейших возможностей. Вы кто, хлопкороб? Это очень ценная и важная культура, хлопок, мы еще недооцениваем его значение, и правильно, что ваши земляки все силы вкладывают, чтобы сдать больше хлопка, спасибо им передайте. Вижу, что и воюете вы неплохо — орден, медаль. За отвагу награждают людей действительно отважных…»

— Керим, Керим! — толкает его в спину Абдулла. — Заснул, что ли? Двигайся потихоньку, на улице тоже люди ждут.

И он двигается и смотрит. Во все глаза смотрит. Книги, книги, книги… «Капитал» Маркса, «Что делать?» Чернышевского, «Социализм и политическая борьба» Плеханова. И журналы, масса различных журналов — «Современник», «Отечественные записки», «Вестник Европы», «Русское богатство». И неожиданно — зачитанный томик стихотворений Некрасова.

Да, здесь Ленин жил перед поступлением в Казанский университет, здесь писал свое замечательное заявление в ректорат: «Не признавая возможным продолжать мое образование в университете…» Отсюда под конвоем полицейского был препровожден в тюремную камеру, а затем — в ссылку в деревню Кокушкино под надзор полиции…

— Да очнись ты, Атабеков! Выходить пора!

Уходит он неохотно, оглядываясь на комнату, где восемнадцатилетний юноша делал свои первые шаги будущего вождя мирового пролетариата. До свиданья, Владимир Ильич!..

Экзамены они сдали уверенно: их «девятка» получила высшую оценку. Полковник Брагин и комиссар Онищенко перед строем поздравили командира корабля пилота Гусельникова, штурмана Сабирова и стрелка-радиста Атабекова, объявили им благодарность и наградили суточным отпуском.

Абдулла сразу же встрепенулся: