Борис Зубавин - От рассвета до полудня [повести и рассказы]

— Если что, откроешь огонь по площадке. Три красные ракеты. Тут-то у тебя давно пристреляно.

— Еще чего.

— Всякое может быть, — спокойно сказал Терентьев. — Отступать мы не умеем. Так?

— Там лошадей убило, — сказал минометчик, чтобы переменить разговор. — И ездового Рогожина.

— Где? — вскричал Терентьев, и они выбежали в траншею.

— Сюда, — позвал минометчик.

Невдалеке от блиндажа валялись убитые гнедые кони, опрокинутая повозка, а возле нее, прислонившись спиной к колесу, запрокинув голову, сидел солдат Рогожин. Тот самый Рогожин, который несколько часов назад, на рассвете, так хорошо, согласно беседовал с Володей Терентьевым и, обещал без остановки докатить на своих гнедых ветеранах, если прикажет капитан, хоть до самой Москвы. А теперь вот не стало ни ветеранов, ни самого Рогожина. И случилось все это удивительно просто, походя: сгрузив снаряды, Рогожин погнал обратно, стараясь поскорее вырваться из-под артобстрела, но не успел — немецкий фугас разорвался перед самыми лошадиными мордами.

Вскоре артналет прекратился. Минометчик, сопровождаемый телефонистом, притянувшим на КП вслед за ним провода, убежал к своему взводу. Терентьев был еще в траншее, когда справа и слева застучали, захлебываясь в ярости, пулеметы.

Володя вбежал в блиндаж. Связь уже действовала со всеми взводами. Даже с артиллеристами, вставшими на прямую наводку. Отовсюду сообщили, что немцы атакуют. Повторялся маневр, не удавшийся нашим батальонам: теперь одна группа немцев пыталась ворваться на площадку Фридлянд со стороны противотанкового рва, другая — со стороны леса.

— Навруцкий, — сказал Терентьев, — останешься здесь для связи. Я буду у артиллеристов. Валерка, разведчики, за мной!

Автомат теперь был ему в обузу. Что он мог сделать с автоматом одной рукой? Володя оставил автомат начхиму.

— В случае чего, будешь отстреливаться.

— Я, пожалуйста, с великим удовольствием, — залепетал Навруцкий. — Но куда же вы вдруг уходите и оставляете нас втроем?

— А я? — спросила Надя.

— Прошу прощения…

— Не бойся, не бойся, — ободрил его Терентьев. — Все будет хорошо. И ребята у тебя вон какие. Да и сам ты не промах.

— Я понимаю, но…

Но Терентьев был уже за дверью.

Пробежав по траншее метров сто, они выбрались на бруствер как раз возле артиллерийских позиций. В строю осталась лишь одна пушка. Вторая, задрав колеса, валялась неподалеку.

— Ты зачем? — крикнул Терентьеву командир взвода таким резким, повелительным голосом, словно не капитан, а он был тут старшим начальником.

— Ладно, — отмахнулся Терентьев. — Отсюда виднее.

И действительно, с артиллерийских позиций было прекрасно видно все кругом. И то, что делается справа, и слева, в там, где стоял Краснов.

Подле ног командира взвода, стоявшего, сдвинув на затылок каску и с распахнутым воротом гимнастерки, как и тогда, когда он бежал впереди пушек мимо старшины, притулившись к телефонному аппарату, лежал связист.

— Передай на КП, что я здесь, — сказал ему Терентьев.

— Слушаюсь, — буркнул связист.

Пока ничего особенного будто бы не случилось. И все же в том, что происходило на переднем крае, Терентьев каким-то особым чутьем опытного воина почувствовал — случится. Он почувствовал это по тому, как стреляли наши и стреляли немцы. И в самом деле, прошло лишь несколько минут — и все разом изменилось. Вот уж телефонист протягивает трубку Терентьеву.

— Вас, товарищ капитан.

Говорил Навруцкий.

— Видите ли, капитан, — услышал Володя его взволнованный голос, — мне сейчас позвонил Краснов и попросил у меня помощи. Но он, на мой взгляд, странный человек. Где я могу ее взять? А на него, по всей видимости…

— У меня ее тоже нет, — поспешно перебил его Терентьев. — Где Симагин?

— Он уже у Краснова.

— Передай им, чтобы держались. Я буду следить за ними. Где Надя?

— Она ушла вслед за вами. Позвонили из третьего взвода о том, что у них есть раненые, и она, очевидно, отправилась туда. Во всяком случае, я так полагаю, что она именно так и поступила.

— Как настроение?

— Мы очень хорошо себя чувствуем. — Он помолчал. — Честное слово.

— Верю. — Терентьев вернул трубку телефонисту.

А у Краснова и вправду дела были очень плачевны.

Самого лейтенанта ранило в голову, и повязка давно уже не только намокла, но даже одеревенела от засохшей крови. Два пулемета вышли из строя, раненые солдаты укрылись в блиндаже, убитых оттащили в сторону. Лишь один Ефимов был здоров и невредим. Так они вдвоем и воевали тут: раненый лейтенант и неторопливый, не задетый даже маленьким осколочком солдат. И какое это было счастье, когда возле них вдруг оказался Симагин.