Борис Зубавин - От рассвета до полудня [повести и рассказы]

— Что будет в основе? — переспросил лукавый обманщик председатель. Он прищурился, посмотрел в небо и сказал. — А вот все, что я вам рассказывал, все, что мы применяем, и как мы за три года от девяти центнеров с гектара стали снимать тридцать три, а теперь хотим снять пятьдесят. Разве этого мало? Я сделаю к тому времени диаграмму, чтобы показать все наглядно.

— А как у вас с дисциплиной? — как бы между прочим спросил я. — Согласитесь, это ведь очень важно — крепкая дисциплина в колхозе, не правда ли?

— О, конечно, конечно, — сказал он. — А как же иначе? Если каждый будет делать что захочет, что получится из этого?

— Вот именно, — многозначительно сказал я.

— Вот именно, — повторил он. — Плохо получится. Совсем плохо.

Я ничего не сказал на это, но про себя подумал: или Саттар Каюмов прожженный лицемер, пробы ставить негде, или все, кому не лень, обманывают его, нисколько не уважают, не слушаются и делают, что хотят, а он, по простоте своей душевной, ничего об этом не ведает. — Так подумал я, только что вернувшийся с фронта, привыкший в армии к немедленному выполнению любых распоряжений старшего по должности. Однако что-то было все же не так. Но что? Ведь если в колхозе царит сплошная анархия, то как же Саттар Каюмов ухитрился вытащить его, как говорят, из грязи в князи? Ведь это не шутка — так разбогатеть за какие-нибудь три года!

Мы сидели в чайхане, под нашими ногами, под дощатым полом, без устали лопотал мутный, веселый, холодный арык, и густой медовый дух цветущей над чайханою урючины мешался с запахами древесного угля, мяса, лука и перца. Шашлык был прекрасен, он таял во рту, лепешки мягки и свежи, жаркий банный дух самсы обжигал рот, и кок-чай, прекрасный, лимонного цвета кок-чай утолял нашу жажду. Мы с Гриней нахваливали все это на все лады, а Саттар Каюмов вежливо, блаженно и счастливо улыбался.

Час спустя, отяжелевшие от столь обильного завтрака, мы возвращались в поле все той же дорогой по берегу арыка, и под могучим тутовым деревом по-прежнему копался все тот же белобородый старик. Ничего, казалось, за этот час здесь не произошло, если не принимать во внимание, что земля между луковыми грядками была такая мокрая, будто тут недавно прохлестал ливень.

Мне стало неловко. Все мои пинкертоновские сомнения, подозрения, спесивые умозаключения не стоили ломаного гроша. Я виновато покосился на Саттара Каюмова и едва сдержался, чтоб не попросить у него прощения. Немного погодя, собравшись с духом, я сказал:

— А все-таки он полил грядки.

— А как же! — воскликнул Саттар Каюмов. — Если скажешь — надо, чтобы было сделано. — Он помолчал. — Знаете, старики очень упрямый народ. С ними надо разговаривать спокойно. Их надо уважать. Они самолюбивы, но много знают и все сделают, если ты их уважишь. Молодые, конечно, тоже показывают свой характер. Их тоже надо уважать, и они тоже тогда все сделают. А у нас в колхозе еще не было такого случая, чтобы кто-нибудь ослушался и не выполнил твоего распоряжения или сделал так, как ему вздумается.

И лишь тут я окончательно прозрел и понял, в чем дело, почему у Саттара Каюмова все колхозники, куда ни погляди, куда ни ткни пальцем, самые лучшие, почему у них за три года произошли такие разительные перемены. Ведь это же очень просто: Саттар Каюмов любит колхозников, он даже любуется ими и не скрывает этого, а они в свою очередь не скрывают своих симпатий к нему, и так они ловко душевно сошлись, полюбились, поверили друг в друга — председатель и рядовые колхозники, что сообща дружно и быстро наладили пришедшее было в упадок коллективное хозяйство.

Примчавшись в гостиницу, мы, не мешкая и не канителясь, принялись за дело: я уселся строчить свой репортаж, а Гриня укрылся в какой-то гостиничной кладовке и стал проявлять пленку. К утру следующего дня все было готово: набело переписанный репортаж о самых лучших звеньевых, бригадирах, девушках-красавицах, стариках, о милейшем и добродушнейшем их ранее Саттаре Каюмове, сдобренный дюжиной Грининых иллюстраций, был запечатан в конверт и отправлен авиапочтой в адрес еженедельника.

Мы стали ждать дальнейших распоряжении.

Они скоро прибыли. Дня три спустя, спозаранку, мы получили из нашего еженедельника такую подписанную Алешей телеграмму: "Прочтите "Правду". Срочно вышлите репортаж одной девушке героине".

Наша деятельность, как говорят, вновь забила ключом.

Мы ринулись в вестибюль гостиницы, к газетному киоску, и тут же, не отходя от прилавка, поспешно развернули газету "Правда". На первой полосе ее был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Социалистического Труда знатным хлопкоробам Узбекистана. В списке том было две женских фамилии: Замира Муталова и Тилля Туранова. Конечно, решили мы, это и есть те знатные девушки, и об одной из них мы должны срочно сделать по распоряжению Алеши репортаж для нашего еженедельника. Но о которой?