Леонид Огневский - На другой день

— Ты слышишь? — трясла ее за обе руки Тамара. — На минуточку, посмотришь нашего квартиранта.

— Нет, Тома, как-нибудь в следующий раз. Я опаздываю к себе в бухгалтерию.

— Ну, вечером заходи.

— Так вечер уже! — рассмеялась Людмила. — А мне надо еще побывать на избирательном участке, я теперь агитатор. Да еще готовлю доклад об экономике своего завода. Ты ко мне приходи в воскресенье! — крикнула, уже отбегая.

Потом торопливо шла, спрямляя путь, по тускло освещенным переулкам, под ломаными, в снегу, тополями и думала о подруге: "Хвасталась, хвасталась своими знакомствами и удачами и заплакала, — обманул рижский дружок… Ах, Тома, Тома, ты всегда была неразборчива, не умела и не умеешь сдерживать своих чувств, и в этом твое несчастье, не знала и не знаешь истины: лучше одной, чем с кем угодно."

Самое большее, думалось Абросимову, он получит предупреждение по партийной линии и накачку по производственной; бюро горкома вынесет развернутое решение с перечислением всех недостатков в работе завода, пунктуально укажет, когда, что и как директор с помощью парторганизации должен будет сделать, чтобы вырваться из прорыва.

Теперь, на бюро, все складывалось иначе. Первый же из выступивших, заведующий промышленно-транспортным отделом горкома, назвал положение на заводе критическим, а его, Абросимова, провалившим план. Далее уже звучало: "срывщик плана" и "виновник катастрофы". Михаил Иннокентьевич сначала надеялся, что ораторов, неосторожных в выражениях, одернет секретарь горкома Рупицкий. Но тот сидел насупившись, метал остро отточенным карандашом по бумаге; у него русый щетинистый бобрик, русые щеточки колючих бровей и колючая отрывистость в голосе: "Еще кто?.. Кто еще выступит?"

— Давайте, — буркнул он, даже не подняв глаз, предоставляя слово Абросимову.

И только Михаил Иннокентьевич начал, как ему казалось, объективно излагать причины отставания завода, Рупицкий бросил реплику:

— Вы расскажите нам, почему у вас дисциплины нет на заводе, почему вы панибратствуете с коллективом?

— Если я человеческим языком говорю с коллективом, это еще не значит, что панибратствую, — прерванный на полуслове, только и сказал после этого Абросимов.

И уж нечестным показалось ему выступление начальника главка Изюмова, по бумагам, но знавшего истинное положение дел на заводе и тоже приглашенного на бюро. Он попросил разрешения говорить сидя, и никто, конечно, не возразил. Как можно было возразить московскому гостю, важному представителю министерства да еще седобородому старику, разложившему на красном сукне стола пепельно-серые, в узловатых жилах руки; он и в Красногорск-то приехал не на месяц, как остальные члены министерской комиссии, а на один день — перегружен — и на заводе-то был два-три часа.

— Товарищ Абросимов забыл указания партии о необходимости самого быстрого восстановления и дальнейшего развития народного хозяйства, — с закрытыми глазами говорил старик. — Позабыв эту истину, он и благодушествовал, насаждал благодушие в своем коллективе.

"Насаждал благодушие", — врезалось в память Абросимова. Ну, может быть, терпел благодушие, допускал? Неужели правильнее всего — "насаждал"? Михаил Иннокентьевич ничем не выдал своего несогласия, ведь и остальные не говорили ничего утешительного, хотелось проверить себя, точно определить степень своей вины.

— Товарищ Абросимов, — продолжал, не повышая голоса, Изюмов, — забыл указания партии о необходимости строжайшей дисциплины и ответственности на всех участках мирного социалистического строительства. — Говоря это, он оставался сидеть неподвижно, мертвенная бледность покрывала его широкий лоб и задернутые дряблой кожей век крупные глазные яблоки. — Товарищ директор важного для государства предприятия позабыл священные обязанности члена партии быть всегда во главе масс, а не обозником, не мальчиком на побегушках у своего коллектива. Сегодня товарищ Абросимов пытался поднять щит из объективных причин, — непрочное укрытие от критики… Отсюда — все известные членам бюро результаты.

Результаты, конечно, неутешительные, это понимал и сам Михаил Иннокентьевич. Две драги застряли в сборочном цехе. Без пополнения оборотных средств просто невозможно существовать… Но главк, но уважаемый начальник главного управления достаточно помогли заводу? Не затянули они поставку моторов до середины декабря? Легко жонглировать общими фразами, труднее делать машины, когда у тебя чего-нибудь да недостает, не хватает, нет.