Леонид Огневский - На другой день

Абросимов вынул из нагрудного кармана пиджака «вечную» ручку, но расписываться не стал, ковырнул тупым концом подбородок.

— Может, вам отпуск дать, Людмила Ивановна? Как думаете? Возвратится из московской командировки Прохоров, пожалуйста, берите месячный отпуск и поезжайте, например, в санаторий. Серьезно! — воскликнул он. Эта мысль, видимо, понравилась ему, на блеклом сухощавом лице его заиграло что-то вроде румянца. — Да попав на лоно природы, вы, Людмила Ивановна, уверяю вас, сразу почувствуете себя иначе. Прекрасное озеро, целительный хвойный воздух, а кругом синие горы и голубая высь!.. — Михаил Иннокентьевич вскинул руки. Он готов был все сделать для обиженной судьбой женщины, желает — отнести ее на руках в санаторий, лишь бы она не волновалась, отдыхала, укрепляла силы, здоровье. — Поезжайте, Людмила Ивановна, рассейтесь.

— Вы подпишете? — повторила она, еле сдерживая себя, чтобы не нашуметь или не расплакаться. Как не поймет человек, что она только тем и живет, что работает, может, она умерла бы там, на лоне природы.

— Дело ваше, — тихо сказал Абросимов, выводя на углу листа заглавную А. Все лето он пытался чем-нибудь помочь этой женщине, она от всего наотрез отказывалась.

Когда бумаги были подписаны, Людмила заговорила-таки о финансовом состоянии завода. С особенной горячностью обрушилась она на начальников цехов, инженеров, механиков — и думать не думают экономить средства, затеяли бесконечный ремонт и переоборудование и сыплют денежки не считая. Оправдание есть: изменился профиль завода.

— Да мало ли безобразий! — вспылила она. — Мы же привыкли терпеть, не чувствуем всей ответственности…

— Людмила Ивановна, — остановил ее Абросимов, наливая из графина воды. Пододвинул стакан ближе к разволновавшейся женщине. Он не сердился на нее, нет, он не придавал особенного значения ее упрекам, объясняя их повышенной нервозностью. — Все это, Людмила Ивановна, так, и дирекция принимает меры. Ведь то, что делается сейчас, только поможет расправить нам крылья завтра и послезавтра. — Абросимов поправил перекосившийся бордовый галстук. — Но вы хоть немного пожалейте себя. Зачем волноваться? Одним росчерком пера мы с вами ничего не сумеем сделать, необходимы, Людмила Ивановна, время и выдержка.

— А мне кажется, у нас злоупотребление временем, — сказала она, отставляя воду.

— Нужна выдержка.

— И выдержка — только дымовая завеса нашей нераспорядительности и беспечности.

— Людмила Ивановна, — приложил руку к груди Абросимов. — Вы молодой работник, многое вам кажется простым и ясным, в действительности это намного сложней. Кроме того, я прекрасно вас понимаю и не осмеливаюсь осуждать. Возьмите, Людмила Ивановна, отпуск, хоть сегодня, сейчас, и поезжайте в санаторий, на южный курорт, отдохните от этого каторжного бухгалтерского труда, согнувшего плечи даже такому медведю, как Прохоров.

Людмила медленно отшатнулась от письменного стола. Что он ей говорит? Он считает ее слабой и наивной девчонкой, способной разве щелкать костяшками счетов да надрывать себя горем?

— Простите, — дрогнувшим голосом сказала она, — мне пора, меня ждут в бухгалтерии, — хотя никто никого уже, конечно, не ждал, время перевалило за шесть, сотрудники управления разошлись по домам.

Людмила быстро оделась у себя в бухгалтерии и торопливо вышла из управления. По площади, окаймленной редкими тополями, ходили пыльные вихри, небо над городом застилали рваные клочья туч, сквозь муть их едва пробивалось осеннее солнце. Беспокойный ветер гудел в проводах и, набрасываясь на тополя, нещадно рвал с них задубевшую за лето листву. Казалось, сама природа волновалась и негодовала вместе с Людмилой.

Дома она обо всем рассказала Марии Николаевне.

— А ты не принимай близко к сердцу, — просто рассудила свекровь. — Спокойнее.

— Не могу.

— Вот уж и «не могу»!

— А с какой стати он считает меня малолетней девочкой? «Непосильный для вас, каторжный труд»… Что он меня запугивает? Может, побаивается, как бы я его в чем-то не разоблачила?

— Ну, ты чересчур, Люся, — с укором сказала старушка. — Михаил Иннокентьевич честный и порядочный человек и наговаривать на него не следовало бы. А отпуск он обещает, так надо взять. Съезди к своему брату в деревню, немного рассейся.

Людмила примолкла. И в самом деле, почему бы ей не пойти в отпуск? Ведь не была всю войну. И Абросимов, что плохого предложил ей или сделал Михаил Иннокентьевич? Просто у нее расшатаны нервы, она не может владеть собой.