Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

Она пояснила, что кремация не будет проводиться на открытом воздухе. Заказали электрокрематорий — это более достойно. Отец ни на чем не настаивал, так что все эти детали не важны.

Со дня смерти отца магазин оставался закрытым. Мать предполагала открыть его на следующей неделе и дальше торговать как обычно.

— Ты как, планируешь вернуться сюда? — робко спросила мать, боясь, как бы он не подумал, что она лезет не в свое дело.

— Я пока не думал об этом.

Дневной свет стал тускнеть. Манек следил за ящерицей, неподвижно застывшей на камне. Иногда ее изящное тело вытягивалось стрелой, чтобы поймать муху.

— Тебе хорошо в Дубае? Работа интересная?

— Нормальная.

— Расскажи мне о ней больше. Ты писал, что работаешь менеджером?

— Инструктором. Возглавляю ремонтную группу по кондиционированию и холодильным установкам.

Мать кивнула.

— А Дубай — какой он?

— Красивый. — Манек хотел прибавить что-то еще, но понял, что ничего не знает об этом городе и не стремится узнать. Люди, обычаи, язык — все было чужим для него — таким же, как и восемь лет назад. Он так и не прижился на новом месте. — Там много больших отелей. Сотни магазинов продают золотые украшения, стереоустановки и телевизоры.

Мать снова кивнула.

— Наверное, там очень красиво. — Она прямо физически ощущала, как он несчастлив, и чувствовала, что сейчас уместно будет опять спросить, не собирается ли он домой.

— Ты знаешь, что магазин твой. Если захочешь вернуться, бери его в свои руки, модернизируй. Делай все, что хочешь. Можешь продать его и вложить деньги в бизнес по кондиционированию и рефрижерации.

Манек чувствовал себя несчастным от ее неуверенного голоса. Мать боится разговаривать с собственным сыном — неужели он такой страшный?

— Я еще не думал об этом, — повторил он.

— Не торопись, спешки нет. Все в твоих руках.

Ее попытка успокоить его заставила Манека поморщиться. Лучше бы она сказала, что его поведение и долгое отсутствие отвратительны, как и его редкие и небрежные письма. Ну а если б сказала — стал бы он защищаться? Приводил бы доводы, объяснял, какими бесцельными кажутся ему все действия? Нет. Ведь тогда она опять заплакала бы и потребовала подробностей, а он велел бы ей не лезть в его дела.

— Я вот подумала, — сказала миссис Кохлах, переходя к более спокойной теме. — Тебя так долго не было, может, все-таки воспользуешься случаем и навестишь родственников. Все в семье Содавалла мечтают снова тебя увидеть.

— Далеко ехать. У меня не так много времени.

— Всего два-три дня. Заодно поздороваешься с дамой, у которой жил, когда учился в университете. Она будет рада повидаться с тобой.

— Уверен, она давно меня забыла.

— Не думаю. Если б не она, ты не получил бы свидетельства о прослушанном курсе. Тебе не понравилось в общежитии, ты даже хотел вернуться домой, помнишь? Своим успехом ты обязан Дине Далал и ее гостеприимству.

— Я помню. — Слово «успех» заставило его поморщиться.

Сгустились сумерки, и ящерица, за которой он наблюдал, теперь слилась с каменной стеной. Только при движении ее было хорошо видно. Но ящерица, похоже, насытилась, она больше не охотилась на мух, а животик ее заметно раздулся.

— Манек! — Мать ждала, когда он повернется к ней. — Манек, почему ты так далеко?

Он сузил глаза, всматриваясь в ее лицо. Мать обычно не задавала таких пустых вопросов.

— Потому что работаю в Дубае.

— Я говорю не о физическом расстоянии, Манек.

Ее слова заставили его почувствовать себя полным дураком.

— Пора ужинать, — сказала мать, легко коснувшись его плеча, и пошла в дом.

Манек прислушался к доносящимся с кухни звукам — таким же робким, как и слова матери. Горшки, сковородки, тихие, равномерные удары по доске — это мать что-то шинкует. Вода, льющаяся из крана. Стук задвижки — мать закрыла окно, чтобы вечерняя сырость не проникла в дом.

Манек нервно заерзал на стуле. Звуки с кухни, ночная прохлада, зарождающийся туман в долине — все это всколыхнуло воспоминания в его утомленном мозгу. Утро в детстве — пробуждение, и вот он уже стоит у окна своей комнаты, откуда открывается величественный вид на горы, смотрит на снежные вершины, восходящее солнце, на фантастическую пляску тумана, рвущегося на пиках гор. Мама тем временем готовит завтрак, а отец идет открывать магазин. Запах тостов и яичницы дразнит и зовет к столу, он сует ноги в холодные шлепанцы, испытывая удовольствие от пробежавших по телу мурашек, быстро чистит зубы и бежит по лестнице вниз. Обняв маму, он удобно устраивается на своем стуле. Вскоре, потирая руки, приходит отец; еще на ногах он пьет большими глотками чай из своей особой чашки и перед тем, как сесть за стол, бросает взгляд за окно на долину, и только потом садится завтракать и опять пьет чай, и мама говорит…