Вадим Прокофьев - Наш Артем

…Памятный, славный и безмерно тяжелый 1918 год. Мирные переговоры с кайзеровской Германией в Брест-Литовске сорваны. Буржуазно-националистическая Центральная Украинская рада готова торговать Украиной оптом и в розницу. Об этом она во всеуслышание заявила 9 февраля, заключив договор с немцами. Германских захватчиков можно было ждать на Украине со дня на день. Им нужны, конечно, и территории, но главное сейчас — хлеб, сало, мясо, уголь, руда. Они аккуратисты — встретится на пути завод — демонтируют его, сгодится, как пригодятся паровозы и вагоны, да и рельсы тоже пойдут в дело. На Украину двигалась страшная, закованная в броню саранчовая туча — 500-тысячная армия, при 2630 орудиях, 7680 ручных и 4200 станковых пулеметах. Оккупанты шли от Киева на Харьков — Луганск — Ростов.

Но Украина велика. Народ Украины, Украина рабочих и крестьян, Украина Донбасса и Криворожья не признали правительство предателей — Центральную раду.

18 февраля областные исполнительные комитеты Советов рабочих и солдатских депутатов Донецкого и Криворожского бассейнов провозгласили Донецко-Криворожскую республику. А во главе Советов Народных Комиссаров республики встал Артем.

Республика — это суверенное государство. И никакие сделки Центральной рады, никакие ее распоряжения недействительны на территории республики. Конечно, Артем прекрасно понимал, что Донецко-Криворожская республика создана только как вынужденная мера для оттяжки времени. У республики нет сил, чтобы противостоять кайзеровским войскам. Но разве заключенный вскоре после этого Брестский мир — не временная мера по стороны Российской Советской Федеративной Социалистической Республики? Конечно, временная, и никто не может бросить Артему упрека в попытке нарушить целостность Советской Украины! Время, время — вот что нужно выиграть, чтобы успеть до подхода немцев демонтировать и вывезти заводы, фабрики, имущество железных дорог и, главное, людей. Сохранить в их руках оружие — впереди годы ожесточенной борьбы — в этом у Артема сомнений не было.

Творцы памятника Артему у Славяногорска не вложили в его руки винтовку. Может быть, они и были правы, ведь ваятели увековечили председателя мирного профсоюза. Могли ли они знать, что через каких-нибудь неполных полтора десятка лет их творение и безоружное вызовет неистовство и бессилие новых оккупантов. Знали бы — вложили бы! А винтовка в руках железобетонного Артема напомнила бы фашистам, как их деды и отцы обломали зубы в боях с 5-й армией, во главе которой стояли Ворошилов, Николай Руднев и Артем. Как она, эта армия, прорвалась к Царицыну.

А может быть, некоторые фашисты и помнили Артема. Ведь среди гитлеровских вояк было немало кайзеровских ефрейторов, нацепивших генеральские погоны, пожалованные кайзеровским же ефрейтором, бесноватым фюрером.

Тогда, в 1918-м, им не довелось сокрушить живого Артема. Теперь, в 1942-м, они спешили свести счеты с его памятником.

Памятник должен рухнуть сразу, во весь свой гигантский рост — рухнуть, символизируя тем самым крах большевизма. Немецкие саперы знают свое дело. И пусть при этом церквушка местного монастыря надрывается торжествующим колокольным благовестом.

В фундамент памятника заложены взрывные заряды. А согнанное к меловой горе население окрестных сел будет безмолвствовать под пулеметами и автоматами эсэсовцев. И стоят понурые жители поселков Банное, Третьяковка под присмотром самодовольно хмыкающих в предвкушении спектакля фашистских молодчиков. Из этих поселков памятник виден весь, с ног до головы. С первым ударом колокола взорвутся фугасы. Но колокол молчит. Смолкает и смех фашистских солдат. Теперь уже с тревогой они взирают на памятник: ну чего там начальство медлит?..

Выше памятника взметнулась белая меловая пена, молочная туча поползла на дубравы, потом раздался гул взрыва, и потревоженные галки сорвались с деревьев.

А туча ширилась, оседая на вязах, одевая в подвенечные наряды дубы, и… минуты шли за минутами. Но вот сквозь поредевшую белую накипь, сначала расплывчатым темным силуэтом, потом все отчетливей и отчетливей проступила фигура гигантского человека. Он все так же твердо стоял на своем месте, но теперь казался еще выше, еще кряжистей. И тут ударил главный колокол монастырской звонницы. Торжественно и просветленно ему вторили, разливаясь веселым перезвоном, подголоски.

Сельчане расходились по домам, пряча радостные улыбки. Фашистские головорезы вымещали злобу на дворовых собаках да на неосторожных курах, всполошенных взрывом…