Григорий Луч - И мы солдаты...

«Газик» помчался к околице. Лаврентий Васильевич застыл на месте. Весь его вид говорил: крепко обижен старый человек. Ссутулившись, с опущенной головой он зашагал к машинному парку. По дороге думал: «Я к нему в гости не ходил, на крестинах не участвовал — никто ко мне не придерется».

А «газик» между тем быстро домчался до райцентра. Петр проводил жену с ребенком в кабинет врача, а сам отправился к рентгенологу.

— Здравствуйте… — сказал, несмело остановившись в дверях. — Скажите, пожалуйста, что с Палюком?..

Рентгенолог поглядел строго на вошедшего, вытащил из ящика стола блестящую черную бумагу:

— Вот, смотрите сами.

Петр сразу догадался, что ему показывают рентгеновский снимок. В центре снимка — небольшая черная точка.

У Петра перехватило дыхание: он все понял, закрыл лицо руками.

— Теперь уже нечего расстраиваться, — проговорил врач. — Это самый первый снимок. Теперь эту штуку вынули. Вот она, возьмите на память. — Врач достал из стола крест, опять посмотрел строго: — Не понимаю только, как он попал к ребенку?

— Неужели он его проглотил?! — схватился за голову отец. Он-то все сообразил сразу же. Вот тебе и погуляли на крестинах! Сам во всем виноват!

На глазах Петра блеснули слезы.

— Нельзя так, — покачал головой врач. — Скоро ребенка выпишем из больницы. Ну, пошли к нему. Только недолго — мальчик еще очень слаб.

Палюк увидел отца и очень обрадовался. А отец чувствовал себя виноватым, не смел смотреть в глаза сыну. Он опять вытащил из кармана платок… Палюк успокаивал его:

— Папа, не плачь. У меня уже ничего не болит!

— Нет, нет, Палюк, я не потому… — забормотал отец. — Прости меня.

Петр пожал руку сына, как взрослому, и, непривычно ссутулившись, вышел из палаты.

Мальчик проводил отца удивленным взглядом: «У меня же ничего не болит, а папа почему-то плачет…»

Петр направился туда, где оставил жену: к терапевту. Робко постучал в дверь.

В кабинете не было ни жены, ни ребенка. Пожилой врач что-то писал, низко наклонившись над столом.

— Направили в стационар, — сказал он, мельком взглянув на вошедшего. — Воспаление легких у вашего малыша. Странно, в теплой избе ребенок подхватил тяжелое заболевание. Ваша жена говорит, что семейный праздник справляли.

Петр виновато забормотал:

— Да мы его положили на кровать в маленькой комнатке. Окна не открывали, и дверь вроде плотно закрывается.

— Может, купали в холодной воде? — задумался терапевт. — Ума не приложу, в чем тогда дело…

Услышав с холодной воде, Петр вздрогнул.

«Соседка Марья вместе с Лаврентием крестила своего ребенка у лесника. Ее ребенок тоже заболел воспалением легких. Ясно: там, в избе лесника, они и простудились…»

— Вы что, сами нездоровы? — спросил терапевт.

— Нет, нет. Простите. — Петр вышел из кабинета.

Уже завечерело, когда он подъехал к деревне. Около дома на перекрестке стояли Лаврентий Васильевич с дедом Трахвином и о чем-то оживленно разговаривали. Заметив Петра, быстро разошлись в разные стороны.

Дед Трахвин издали крикнул ему:

— Твоя мать ушла в соседнюю деревню. К дочери.

Петр ничего не ответил, молча открыл замок и вошел в пустой дом. В избе холодно. Топить некому — вся семья в больнице. Комната показалась темной, неуютной. Хозяин, не раздеваясь, остановился у окна. Во дворе замычала голодная корова, захрюкала свинья, загоготали гуси. Петр вдруг почувствовал, что и сам с утра не ел. Что же случилось? С чего все это началось?

Хозяин тяжело опустился на скамейку.

В голову лезли разные мысли. И шум во дворе раздражал его. Он закрыл руками лицо, прислонился к печке. В ушах шумело. Не только рев скота слышал он — не давал покоя плач ребенка. Плачет Палюк, плачет и маленький Лаврентий.

…Долго сидел так Петр, не шевелясь, думая свою горькую думу, потом встал, взял таз с вареной картошкой и вышел во двор. Голодные гуси и свинья мигом успокоились. Корова, получив добрую охапку сена, тоже замолчала. Петр набрал в сарае дров и внес в избу.

— Ничего, выздоровеют… Только бы дальше ничего не случилось, — сам с собой разговаривал он.

— Верно говоришь, Петр, — сказал кто-то громко. Человек зашел в избу не постучавшись, и хозяин вздрогнул от неожиданности.

— Кто там?

— Не узнал? Это я.

— А-а-а! Дед Трахвин…

— Я это, я. Верно, говорю, толкуешь ты насчет детей. Мы что — рваные росли, голодные. Врача не знали. Теперь другое, — взахлеб заговорил старик. — Поправятся дети, поправятся. Но, Петр, сразу двое… Что-то… Не обидели ли мы бога? Мало кто крестился на икону. Когда ты ставил новый дом, я тебе не раз говорил, что нельзя без икон. А ты не послушался. Видишь — угол пустой. До сих пор не можешь икону поставить. Оттого и несчастье…