Ким Ёнха - Никто не узнает…

Хорошо. Проблему разделения страны не будем трогать.

— Ты всё ещё встречаешься с этой девушкой?

— После поступления в университет…

— Университет Васэда?

— Откуда ты знаешь?

— Ты же сам рассказывал о себе в начале семестра.

— Об этом я, кажется, не говорил.

Макото покачал головой. А я быстро заговорила о другом:

— Так что было после поступления в университет?

— Она тогда не поступила и устроилась бухгалтером в какой-то кредитный кооператив, клиентами которого были в основном выходцы из Кореи. Но мы продолжали встречаться. А однажды ко мне пришёл её отец со своими братьями. Я и не знал, что у её отца десяток братьев, это такая редкость.

— И что сказал отец?

— У него был бизнес. Пять клубов патинко в Токио и три в Осаке. Он сказал: «Прошу, прекрати отношения с моей дочерью. Если ты придёшь в мой клуб, я посажу тебя за хорошую машину. Ты понял, о чём я?»

— Что это значит?

— Ну, наверное, то, что, если я не прекращу встречаться с девушкой, меня убьют и выкинут труп в Токийский залив.

— Как это? Ты серьёзно?

— Если бы ты могла видеть её отца и его братьев, тебе бы они тоже показались страшными. Я чувствовал себя стоящим на конце высокого бамбукового шеста, трепещущим, как огонь свечи на ветру.

— И как ты поступил?

— Говорят, что человек может выжить даже среди тигров, если он сообразительный и умный. Я постарался сделать вид, что совсем их не боюсь, и согласился с ними.

— Как же так? Ты так легко с ней расстался?

Макото остановился, выпучил на меня глаза, словно не понимая, почему меня это может удивлять:

— А что я должен был сделать? Жизнь у меня только одна.

Вообще-то он прав. С какой стати я его упрекаю? Я должна утешать, причём как можно теплее.

— Как учёба здесь? Тебе не тяжело жить за границей?

— Не тяжело. Наоборот, мне очень интересно.

— Что именно интересно?

— Сами корейцы интересны. Сначала мне были непонятны некоторые моменты. Например, когда друзья приходят в гости, почему-то они без разрешения начинают исследовать холодильник и доставать оттуда напитки. Есть такое?

— Да. Бывает.

— У нас в Японии это немыслимо.

— Понятно.

— Ведь кухня это священное место для хозяйки. Кажется, корейцев это мало волнует. Сначала мне подобное казалось пределом невоспитанности, но через некоторое время я привык и сам стал так делать, это очень удобно в гостях. Теперь я сам, когда прихожу, открываю холодильник, проверяю, есть ли там что-нибудь вкусное, вытаскиваю бутылки с соками, колой, могу завалиться на диван и вздремнуть. Как говорится, дальше — больше.

— Заходи ко мне в гости, Макото. Я буду рада тебя видеть. Правда, у меня в комнате нет холодильника, но я смогу предложить луковые чипсы, как ты на это смотришь?

— И учиться мне тоже интересно. И интересен Сеул, который при японцах назывался Кёнсон. Он намного интересней Токио.

— А какая тема будет у твоей научной статьи?

— Может быть, о писателе Ким Саляне. Меня интересуют писатели, которые перебрались в Японию и стали писать на японском. Ведь у меня с ними есть общее: я, японец, напишу статью по-корейски. Чужестранцы, национальные меньшинства, изгнанники, просто одинокие люди, волей случая оказавшиеся в чужой стране, мне интересны.

В этот момент я почувствовала, как скрипнул засов, открывающий дверь в сердце Макото. Наверное, сработала женская интуиция. Мне показалось, что он приоткрыл свою душу. Ты так одинок! Я готова стать пристанищем для твоей усталой души, где ты смог бы отдохнуть в самые трудные моменты своей жизни!

Но, оказывается, не я одна проявляла интерес к Макото. Её звали Хёнчу, она училась на третьем курсе, у неё было милое личико в веснушках, и она нравилась мальчишкам, так как выглядела слабой и беззащитной. Одним словом, она была девушкой того типа, к которому другие девушки относились не очень хорошо. Веки она красила синими тенями и от этого походила на зомби, но мужчинам, видимо, нравились такие. Из-за своего нелепого макияжа, как у героинь из фильмов ужасов, от вида которых мороз пробирал по коже, она выглядела не совсем здоровой. Походка у неё была как у тяжелобольной, она еле волочила ноги, будто у неё по меньшей мере туберкулёз лёгких, мужчинам она всегда улыбалась какой-то непонятной улыбкой. Когда ей говорили что-нибудь неприятное, она отвечала: «Извините, у меня кружится голова, наверное, малокровие», и уходила с весёлых студенческих пирушек в барах. Её обмороки постоянно портили дружную весёлую атмосферу. Странно, что она никогда не теряла сознание в женской компании, но стоило рядом появиться какому-нибудь симпатичному мужчине, как она валилась в обморок. Другие девушки, конечно, догадывались о её игре, но никто ничего ей не говорил, так как с этим ничего нельзя было поделать, мы только наблюдали со стороны. При этом она не просто теряла сознание, у неё был особый ритуал. Она не валилась на пол без сил с грохотом, она легко поднимала правую руку, касалась головы, которая медленно склонялась набок, затем раздавался нежный стон и очень медленно и изящно, слегка сложив колени, она опускалась. Так что, когда её рука хотя бы чуть касалась виска и голова склонялась к плечу, мужчины тут же вскакивали, чтобы поддержать её. Поэтому Хёнчу ещё ни разу не валялась на полу, неуклюже раскинувшись, а всегда приходила в себя в объятиях мужчины. Прямо Версаль, восемнадцатый век! Однажды, когда она потеряла сознание в очередной раз, Хичон, которая училась с нами, сказала: «Оставьте её, она скоро придёт в себя. Она не больна, просто разыгрывает нас». Как же Хичон тогда ругали мужчины за её бессердечность! Тогда Хёнчу не приходила в сознание дольше обычного. Хичон тоже девушка не простая, но Хёнчу так легко не сдавалась. Она тогда устроила такую сцену, что чуть не пришлось вызывать скорую.