Ким Ёнха - Никто не узнает…

Мальчик учился игре на скрипке и фортепиано. Фортепиано он любил больше и, с тех пор как закончил обучение, продолжал заниматься по два часа в день. Иногда он тихонько напевал и понимал всё яснее, что фортепиано не в состоянии выразить все его чувства. Тогда он не знал, что это за чувства, и не в силах был объяснить их окружающим.

Мальчик был необщительным, поэтому одноклассники быстро потеряли к нему интерес и не трогали его. Когда смотришь в его слишком серьёзные глубокие глаза, пропадает всякое желание дразнить или насмехаться. Он походил на птенца, выпавшего из родного гнезда. Через некоторое время, вспоминая о нём, одна из одноклассниц говорила, что его взгляд всегда вызывал чувство вины.

Всё изменилось, когда мальчик подрос. Перемены с его голосом произошли внезапно и неожиданно. В то время он, как всегда, сильно простудился и какое-то время не ходил в школу. Температура была высокая, а горло болело так, что он совсем не мог говорить, кроме того, был сильный насморк, а тело покрывалось испариной. Мама только успевала менять постельное бельё. Когда она меняла простыни в третий раз, у него снизилась температура и перестало течь из носа. Через некоторое время он смог говорить, но мешала сильная мокрота, вызывающая кашель. Выздоровление наступало медленно, но настроение улучшилось. Не слушая возражений матери, он пошёл в ванную и включил горячую воду. Когда ванна наполнилась, он погрузил своё худенькое хилое тело в воду, закрыл глаза и, глубоко вдохнув, наполнил грудь горячим паром. В духоте ванной комнаты он внезапно почувствовал какую-то прохладу и открыл глаза. С ним находился кто-то посторонний. Это был его голос. Через несколько лет после этого он вспоминал тот момент. Голос именно находился там, сидел и наблюдал, прежде чем войти в него.

Он приоткрыл рот, и что-то холодное и гладкое скользнуло в его горло. Испуганный, он осторожно напряг гортань, словно настраивал музыкальный инструмент: «А-А-А…». Звук был приятным и красивым, хоть и казался чужим. И он ему нравился. Мальчику хотелось ещё и ещё раз услышать этот голос. Он положил ладонь на горло, и только тогда до него дошло, что этот голос принадлежит ему. Потом он попробовал запеть. Звуки, богатые и разнообразные, отражались от керамической плитки ванной и растекались вокруг. Он попробовал взять выше — будто кто-то резанул острым ножом по высокой траве, потом попробовал взять ниже — словно кто-то мягко стукнул по замшевой коже барабана. Средние ноты образовывали слои и будто смешивались в дорогое хорошее вино. В этом голосе были дикость и изящество, флейта-пикколо и фагот, и они сливались в сочную гармонию. Но всё-таки невозможно найти слова, передающие красоту его голоса. В нём крылось нечто острое и опасное. Мальчик сосредоточился на голосе и постарался проникнуть в него глубже, но вздрогнул: «Осторожней!» Лес покрылся туманом, похожим на взбитые сливки. Оттуда выскочил олень. Он остановился на дороге со следами машин, повернул голову и стал похож на сказочного единорога. В этот миг, будто специально дождавшись этого момента, на большой скорости из-за поворота выскочил грузовик, сбил оленя, качнулся и исчез в тумане. На дороге осталась только красная кровь. Олень исчез. Куда пропало это благородное животное с ветвистыми изящными рогами?

Мальчик перестал петь, открыл глаза и вытерся полотенцем. Когда он вышел из ванной, он увидел маму, вытирающую слёзы тыльной стороной ладони. «Почему ты плачешь?» — спросил он. На что мама покачала головой: «Сама не понимаю. Просто текут слёзы. В моём возрасте такое бывает». Казалось, она действительно не знала, в чём дело. Затем она подняла глаза на сына, который сильно вырос в последние несколько месяцев: «У тебя изменился голос. Ты становишься взрослым». Он почесал затылок: «Тебе не кажется, что голос стал каким-то странным?» Она нахмурилась, задумавшись, потом произнесла: «Нет. Не кажется. Только ты стал другим. Ты не похож на моего сына». Словно желая удостовериться, что он всё же её сын, она подошла и крепко обняла его, горячего после ванны: «Нет. Ты по-прежнему мой сын. Иди к себе, отдохни».

С тех пор жизнь его круто изменилась. Он стал петь и выступать с концертами. Слухи о нём быстро распространялись. Учителя на занятиях просили его спеть. Девчонки влюблялись в него. Слушая его, люди плакали, хотя он пел совсем не грустные песни. Его голос обладал такой странной магией, что, слушая его, все вспоминали самые трогательные моменты своей жизни. Людей бил озноб от этих звуков. Одна женщина сказала о его пении: «Это самый сладкий огонь в моей жизни».