Эльвира Барякина - Заговор молчания

Разумеется, Марика чуть-чуть поплакала. Она насмерть замучилась, рюкзак ей все плечи оттянул, впереди лежала жуткая трясина… Но гать — это была хоть какая-то надежда. Это значило, что Марика идет правильно и что, может быть, она не утонет в этом чертовом болоте.

Под шагами гать пружинила и уходила вниз. Марика выдирала ступни из коричневой жижи. «Скоро все это кончится… Скоро я выберусь отсюда…»

Внезапно ее правая нога потеряла опору, и Марика разом ушла в трясину почти по пояс. Она в ужасе забарахталась, забилась, но любое движение приводило лишь к тому, что ее засасывало все глубже и глубже.

Орать и звать на помощь было бесполезно.

Задыхаясь от животного страха, Марика стащила с себя рюкзак и, насколько хватило сил, зашвырнула его вперед. Сдернула со спины лестницу, бросила ее на мох и, рванувшись всем телом, распласталась на ней. Болотная жижа потекла за ухо, в рукава… Но теперь Марику по крайней мере не затягивало глубже.

Медленно, очень медленно она сумела вытянуть из трясины левую ногу. Затем последовала правая нога. Не смея пошевелиться, Марика лежала ничком посреди болота. Летнее солнышко усиленно припекало, снизу с бульканьем поднималась вода.

«Никуда не пойду! — глотая слезы, подумала Марика. — Буду лежать тут, пока не умру».

Ей вдруг вспомнилась какая-то передача, которую она видела по телевизору: в средние века в Германии девушек, заподозренных в колдовстве, топили в болоте. А пятьсот лет спустя их прекрасно сохранившиеся мумии отыскали археологи. Неужели и с Марикой будет то же самое?!

В этот момент в небе что-то застрекотало. Она повернула голову. Из-за кромки леса показался военный вертолет. Прятаться у Марики уже не было сил. Пусть ловят, пусть пристрелят к чертовой матери… Но вертолет даже не задержался над болотом: через минуту отзвук его мотора затих где-то вдали.

Надо было брать себя в руки и искать следующую гать. Дядя Ваня сказал, что она должна начинаться слева.

Самой страшной была ночь на болоте. Найдя более-менее прочную кочку, Марика попыталась хоть чуть-чуть поспать. С земли поднимались белые туманы, протяжно кричали какие-то птицы.

Она закрывала глаза, но ей тут же начинали мерещиться задубленные лица немецких девушек.

Марика плакала и, чтобы хоть чуть-чуть ощутить реальность этого мира, грызла зачерствевшую корку хлеба.

Алекс сидел в углу сумеречного ресторанчика при отеле. Марика должна была либо прийти в эту гостиницу, либо позвонить сюда.

Конечно, глупо было ждать звонка прямо сейчас. Жека сказал, что ей потребуется два-три дня на то, чтобы пересечь приграничное болото. Но Алекс все равно боялся выходить из гостиницы. Вдруг Марика позвонит чуть пораньше? Вдруг ее поймают финские пограничники и ей срочно потребуется помощь?

В гостинице все уже знали, что Алексу должны позвонить. Официант и бармен прониклись к нему сочувствием и время от времени спрашивали на ломаном английском: «Ну что? Все еще ничего?»

Ничего.

Алекс пытался представить себе, что сейчас происходит с его женой, где она, кто с ней…

Ресторан закрывался. Алекс достал бумажник, чтобы расплатиться за пиво.

Помнится, Жека уверял его, что давать официанту на чай — это все равно что давать таксисту на трамвай или сантехнику на прокладки…

Чертов Жека! Как он сумел склонить Алекса на эту аферу? Ведь это чистой воды безумие: доверить свою жену бог знает кому, дать ей денег, по сути, благословить ее на верное самоубийство.

«Это моя вина, — мрачнея с каждой минутой, думал Алекс. — Нужно было как-нибудь остановить ее. Запретить ей! Пригрозить, что если она пойдет на это, то я не стану ее дожидаться».

И если бы он мог хоть что-нибудь сделать для Марики! Спасти, вывести, вытащить ее из этого проклятого болота!

— Мы закрываемся, — деликатно напомнил ему официант. — Вам все еще не позвонили?

— Нет.

— Тогда вы попросите портье, чтобы он разбудил вас, если что.

И, позабыв о клиенте, он принялся что-то подсчитывать в своем блокноте. Алекс видел его наголо обритую голову, большой нос, нависший над пшеничными усами, красную руку с выпуклыми венами.

Внезапно его охватил приступ ярости. Как люди могут быть настолько равнодушно-спокойными?! Его Марика, возможно, погибает сейчас в трясине — в каких-нибудь тридцати милях отсюда, а этот мерзавец стоит и задумчиво грызет карандаш!

Но и ярость Алекса была какой-то бессильной. Он был вежлив, он улыбался, он произносил приятные для всех фразы…