Екатерина Шереметьева - С грядущим заодно

В Москве, конечно, все яснее. А папа за кого? От него хоть бы строчка. Как у него там с солдатами? Должно же быть от него письмо — мир ведь! А тетя Мариша была бы за кого? Нет, не привыкнуть. Так хочется, так нужно с ней поговорить, так трудно без нее. Полтора года уже, и никак не привыкнуть.

Все ее любили. И Ольга, да все Шелестовы любили ее как родную. А мне, после папы, они самые родные. В комнате бабушки и Оли висит портрет тети Мариши. И все ее вещи живут у них до моего приезда.

Тетя Мариша часто говорила: «Замучена бедностью деревня, задавлена невежеством, бесправием. А люди прекрасные, столько талантов», — и молилась за народ. Но она не простила бы большевикам безбожия. А Глеба Андреевича — большевика — любила, прятала в Кирюшине от жандармов… И он ее любил.

Может быть, и думать не надо обо всех этих большевиках, меньшевиках, эсерах, кадетах, областниках, буржуях? Надо быть хорошим человеком, надо, как завещала тетя Мариша, быть чище, щедрее к людям. Нельзя нянчиться с собой, надо помнить всегда о других. Буду. Буду учиться, буду лечить, буду помогать всем. А это можно? Можно — всем? Ничего не понять. Себя не понять — хорошо поступаешь или плохо? Сколько ни мучайся, не понять и не забыть, как уезжала из Москвы…

Спина офицера впереди на площадке вагона. Лица солдат внизу:

— Пусти! Мы с гошпиталя. Пусти!

— Быдло! Дезертиры! Прочь!

Сапог бьет по лицам солдат, брызжет кровь, течет. Кто-то обхватывает сапог. Оглушительный гудок паровоза. У офицера в руке револьвер. И ее руки с силой ударяют в эту спину…

Столкнула. И может быть, его убили. А иначе он убил бы.

Надо быть хорошим человеком. Хорошим? А что это: хороший? А вот просто хороший, и все равно какой партии, решительно все равно — большевик или… Все равно.

Скорее бы письмо от папы… и Москва.

Конец уроков — радуешься: надоело, осточертело. Выйдешь из гимназии — та же тоска. Хуже еще. Куда идти? Домой? Кому нужна? К Наташе? Тоже не нужна. Только здесь не стоять — девчонки проходят, смотрят, ухмыляются. Всем до меня дело: «Москвичка, дочь опереточной примадонны!» О господи!

Виктория перебежала улицу, спряталась за столб с афишами:

«Театр «Фурор». Роскошная историческая картина в 5-ти частях из интимной жизни предков Николая Романова: «Фавориты Екатерины II»…

«Небывало интересная гастроль… Мото — физо… Мистер Смит на глазах у публики превратит себя в каталепсию…»

«Театр «Модерн». «Веселая вдова»… В заглавной роли г-жа Вяземская…»

Отвратительное клише. Мама куда красивее. И тут старше гораздо. Не зря она ругала Нектария.

«Помещение бесплатной библиотеки… силами любителей драматического искусства… «Дети солнца».

Какая дрянь эта Заварзина — физиономия лисья, голос сладенький, вертится на парте, каждую перемену что-то жует.

— Однако никакого веселья при паршивых большевиках: «Гибель Надежды» какая-то, «Дети» чего-то какие-то. А до них — э-эх! «Дамочка с пружинкой», «Обезьяны, или Девичья невинность» — э-эх!

В театр Виктория не ходила, ничего этого не видела, но «заварзинский лагерь» возмущал, и она сказала:

— Прекрасное веселье — пошлые, безнравственные фарсы!

— Безнравственные? — Заварзина оглядела своих приверженок. — Новости какие: дочь бархатовской певички учит меня нравственности!

Вокруг хохот. Когда возникает разговор о матери, всегда страшно услышать такое, чего нельзя ни стерпеть, ни опровергнуть.

— Дочь артистки вполне может учить нравственности дочь спекулянта. — Это Настя Окулова, голос у нее мальчишеский, задорный.

Заварзинские из себя лезли:

— Кто это спекулянт?

— У-у-у, большевичка рваная!

— Погоди, еще покажут вам! — орали, пока не вошел физик.

Компания Заварзиной похожа на «охотнорядских» в московской гимназии. А Настя, может быть, и правда большевичка? Симпатичная, хотя… Подошла недавно:

— Мы тут… несколько человек… политической экономией занимаемся. «Капитал» читаем… Вы не хотите?..

Чудачка! Политическая экономия? Что-то вроде статистики, бухгалтерии — черт ее знает! Обидеть Настю ни за что не хотела:

— Мне, знаете, совершенно, ну, совершенно некогда. Я ведь готовлюсь на аттестат зрелости… с восьмиклассницами… в группе…

Может быть, Настя все-таки обиделась? Не заговаривает больше. А самой как-то трудно — не о чем, не получается. Она, конечно, славная, наверно подружилась бы с ней, если б не группа эта, не Наташа Гаева. А повезло. Могла и не услышать о группе, могли и не принять семиклассницу. Удача. Дотерпеть, выдержать экзамены и — в Москву! И уже не в восьмой класс, а сразу на медицинский… Скорей бы… Три месяца. А Ольга еще будет в восьмом. Трудно ей: учится, маленькую Любку взяла к себе, а с продуктами там — ох! Надо посылку собрать. Получила ли она последнюю — не пишет. Такого друга, как Ольга, не будет никогда.