Збигнев Домино - Польская Сибириада

В Тулун совхозное зерно везли на десяти подводах. Эту работу, на которую все рвались наперегонки, Астафьев поручил в числе других Гонорке Ильницкой и Сташеку.

Гонорку Ильницкую польские женщины выбрали своей делегаткой, она не только была самой смелой и бойкой, но, главное, была вдовой солдата, погибшего на фронте. Сташека она взяла в помощники, потому что он мог свободно объясниться по-русски и даже читать умел. В Тулуне они должны были выяснить, когда им можно будет вернуться в Польшу.

Возы перегружены мешками с зерном. Дороги в тайге плохие. Кони, изможденные летней работой, слабые. Почти три дня тащились они до Тулуна. Зерно на элеватор сдали быстро, и Астафьев дал Ильницкой и Сташеку дополнительный свободный день, чтобы они спокойно могли выяснить все свои польские дела.

— Я тоже при случае, где можно, поспрашиваю, что дальше с вами делать. Что за нетерпеливый народ, эти мои польки!

Близился вечер. Гонорка со Сташеком решили отправиться на лесопилку и поговорить со своими. Город был угрюмый и пустой, осенний дождь разогнал прохожих с улиц. Скрипели старые деревянные тротуары. Под мостом широким потоком мчалась Ия. Сташек вспомнил Вороного: скованная льдом река, тонущий в проруби конь, больница, склоненное над ним лицо Цини Бялер.

В бараках лесопилки маленькие оконца мигали желтыми огоньками свечек. Вошли в темный коридор. Стоял тяжелый дух давно непроветриваемых помещений. За тонкими перегородками слышались голоса, какие-то разговоры, смех, плачь детей.

— Я уже не помню, в которые двери стучать… — волновалась Ильницкая.

Неожиданно кто-то открыл дверь. Они узнали пани Корчинскую.

— Добрый вечер, пани Корчинская. Это я, Гонорка!

От удивления Корчинская чуть не уронила ведро.

— Боже праведный! Гонорка, откуда ты здесь?

В бараках на лесопилке жили пани Корчинская с Сильвией, старики Майки и семья Грубы из Ворволинцев, которая этой весной выбралась, наконец, к ним из тайги.

— А Целина все работает в больнице?

— Целина? Ну да, вы же ничего не знаете. Она в польскую армию ушла вместе с нашими парнями, добровольцем. Санитаркой пошла.

— А вы зато не знаете, что наши там на фронте Янека Майку встретили!

— Не может быть! Вот Майки обрадуются! Они о нем ничего не знают. Думают, что Янек со своей буряткой навсегда в тайге пропал.

— А старик Бялер на фронте погиб. И Янек Барский, Ясек Курыляк, Флорек Ильницкий…

К сожалению, тулунские поляки о Польше, а тем более о возможности скорого возвращения домой знали не больше булушкинских.

— Что поделаешь, придется ждать окончания войны, раньше нас из Сибири не выпустят. Никто тут не станет нашими проблемами заниматься.

— А если так потихоньку самим на запад продвигаться? Ведь наши земли уже освободили от немцев. Что тут сидеть, когда наши дома там нас ждут?

— Ага, ждут! Украинцы, наверное, давно все заняли. А если бы ты и захотела ехать, как ты на поезд сядешь? Кто тебе разрешение даст? Кто тебя с работы отпустит, если за одно опоздание недавно из нашего барака двух женщин на полгода в лагерь отправили? Не посмотрели, что муж на фронте, дети одни остаются без присмотра.

Гонорка стояла на своем.

— Раз уж мы здесь, можем походить по учреждениям, порасспрашивать про возвращение в Польшу.

Начали они с НКВД. Гонорка немного боялась, как бы их снова не забрали ни за что, но верила только во всесильный НКВД.

— Эти черти нас из Червонного Яра вывезли, все время за нами следили, русские паспорта нам впихивали, так кто же, как не они, должны лучше всех все знать? Гори оно ясным пламенем, пошли, Сташек, поди, не сожрут нас!

Постучали в калитку. Охранник выглянул в окошко, слушал их объяснение, что они, мол, поляки, им нужно к начальнику, у них важное дело. Велел подождать, захлопнул окошко. Через полчаса их впустили. Разговаривал с ними какой-то штатский с нервным тиком — голова его ежеминутно дергалась то в одну, то в другую сторону. Может, поэтому он без конца ходил взад-вперед по тесной прокуренной комнате. Гонорка говорила, Сташек кое-что переводил.

— Закончили?

Гражданский остановился, и, о чудо, его голова тоже замерла, тик прекратился.

— Ну, а теперь я вам скажу. Война идет? Идет. Что сейчас самое главное? Самое главное добить фашистского зверя. И мы его добьем. И только потом, после войны, советская власть будет решать все остальные вопросы. Понятно?

— А в газете пишут, что Красная Армия вместе с нашей армией до Польши дошла. Так почему мы туда не можем вернуться?