Владимир Архангельский - Юность нового века

Инспектор, благочинный, Митрохин и Гаврила Силыч заливались смехом. Клавдия Алексеевна хваталась за графин с водой. Отец, щуря глаза, теребил рыжие усы, пожелтевшие от табака.

Он прицепил к своему «георгию» красный бант и расхаживал по учительской, сильно припадая на левую ногу.

— А ведь не плохо придумали в Питере с этим Временным правительством! Значит, понимают господа министры, что сидеть им в золоченых креслах малый срок. Но какие ни есть они, а все пока лучше царя. И я вам скажу, что в словах Клавдии Алексеевны больше правды, чем у вас, господа. Ей-ей! К империи возврата нет. Царь со своей Федоровной, с девочками и с наследником укатил в Екатеринбург, под домашний арест. И никакой князь, граф или фон-барон не рискнет нынче сесть на вчерашний престол.

— Вот так так! Да почему же? — спросил Гаврила Силыч.

— В России народ проснулся. Солдат, рабочий, крестьянин! У солдата в руках винтовка. Он унесет ее домой и захочет сам решать свою судьбу. Вы, что же, забыли об этом? А солдат с винтовкой не только царя не хочет, ему и барин — хуже чумы. Даже у нас мужики поговаривают, как бы землю у Булгакова отнять.

— Это кто же? — насторожился благочинный.

— Пока секрет, отец Алексей! Да и негоже нам брать такие дела на заметку. Мы в училище, а не в сыскном отделении. Вот так! А если вникнуть поглубже, так мужики правы. У Булгакова в пять раз земли больше, чем у всей сельской общины. И половина пустует. А солдатские дети начинают пухнуть с голода. Федор Ваныч наверняка знает: небось говорила ему об этом Софья Феликсовна. Она к народу близко стоит.

— Говорила, говорила! Только до такого самоуправства никто не допустит. Землю можно и выкупить, — заметил директор.

— А на какие шиши? И разве за это солдат кровь проливал?

— Что это за речи, Алексей Семенович? Вы просто смутьян! И я, как погляжу, настало время оградить ребят от вашего тлетворного влияния. А то вы им такой чепухи наплетете, что и не расхлебаешь. Тут, батенька, училище, а не кабак! — нахмурился и строго сказал благочинный. Он вскинул выше головы широкий рукав рясы и размашисто провел тыльной стороной правой ладони под кустистой седеющей бородой.

Отец хорошо знал благочинного и догадался, что терять ему уже нечего.

— Многие придут к этому, дайте только срок. Я, конечно, не прорицатель, не пророк, отец Алексей, но кумекаю так, что и церкви придется потесниться, когда мужик побежит с фронта и станет справлять новоселье во всех глухих углах молодой, обновленной России! — Он взял костыль, накинул шинель на плечи и вышел, громко хлопнув стеклянной дверью.

На совете педагогов Коцкого высшего начального училища мигом отменили приказ инспектора Кулакова о приглашении отца на работу. И в тот самый день, когда дядя Иван стоял с винтовкой возле броневика на Финляндском вокзале в Питере и жадно ловил каждое слово Владимира Ленина, георгиевский кавалер, рядовой Алексей Шумилин увольнялся от занятий со школьниками по гимнастике и по военному делу.

Дед Семен в этот раз сдержался: не упрекнул отца. Но будто удивился:

— Поди ж ты! Вдругорядь гонят тебя, Леша, из школы. И все по каким-то семейным обстоятельствам. Хитро, мать честная!..

Витька собрал своих дружков на оттаявшем пригорке, возле наклоненной Кудеяровой липы, где Димка с Колькой когда-то выпускали птиц по весне и подглядели, как над ручьем снимал бороду юродивый.

Пробовали пускать бумажного змея, да вышла оплошка. Говорили Силантию: «Беги легче». А он помчался, как молодой жеребенок, и посадил змея на высокий вяз. И разорванная бумага, с длинным хвостом из мочала, затрепыхалась от ветра в густой кроне.

— Эх, Сила! Зря тебя мать на двор носила! — Витька развалился на зеленой траве и залюбовался пчелой: она легко присела на желтый венчик подорожника. — Ишь, как старается! А мы лясы точим! Про дело совсем забыли! За отца будешь мстить? — глянул он на Димку.

— Надо бы! А как? — Димке еще не приходила в голову такая простая, но дерзкая мысль.

— Историк воду мутит: все царь да царь у него в башке. Не дадим ему на царя молиться! Вот и весь сказ. Портрет тот изгадим! — загорелся Витька.

— А инспектору фискалить про историка не будем. Мы ведь не дюндики! — вставил Колька.

— Это само собой, — Витька махнул рукой. — Мы к этому не приучены. А благочинному другую каверзу удумаем.

— Ребята! Гаврила-стражник казнил намедни кота-ворюгу, что куриные яйца у него жрал. За огородом в крапиве валяется, я видел. Вот и подкинем его благочинному, — предложил Филька.