Пьер Гамарра - Капитан Весна

Я опять повернулся к окну и любовался светлой ночью в долине. Когда голоса в комнате смолкли, я стал прислушиваться к необъятной прозрачной тишине горной ночи, улавливая легкое журчание воды и шелест листвы. Прежде чем попасть в этот край, я часто думал о нем. Но теперь он казался мне еще прекраснее, чем я мог себе представить. Удивительная тишина, чистота воздуха, все эти запахи переносили меня в какую-то зачарованную страну волшебных сказок. Знойный, настороженный Париж, по улицам которого маршировали в серых и зеленых мундирах вражеские войска, представлялся мне теперь далеким и смутным прошлым. Переполненные поезда, первые очереди у магазинов, тысячи забот, которые увозил с собой каждый, кто покидал в эти дни Париж, — все это я уже начинал забывать. Правда, я еще думал об отце, пленнике в далеком лагере, но тишина этого прекрасного вечера вселяла в меня надежду и даже уверенность, что я увижу его свободным.

Вскоре мы с Бертраном вышли на улицу, и он показал мне соседние дома и нависшие над ними леса, дороги и уходившие в разные стороны извилистые горные тропы. В глубине долины проходила дорога на Люшон. А в светлом небе, похожая на безукоризненный круглый желтоватый блин, скользила чудесная луна.

У выхода из деревни, там, где дорога спускалась к воде, под деревянным мостиком журчал поток.

— Это Соловей, — сказал Бертран.

— То есть как — соловей? — удивился я.

— Так с давних пор называют этот ручей. В нем водится форель.

Вирван… Соловей… Какие здесь красивые названия!

Мы медленно шли по дороге, еще не остывшей от дневного зноя. Иногда ее преграждали толстые слои сланца.

— Это, должно быть, не очень удобно для тележек, — сказал я.

— Да, но мы пользуемся еще санями. И не только такими, в которых ездят по снегу, а большими санями из ясеня. Коровы волокут их по камням. На них перевозят лес, сухие листья, навоз… Это очень удобно.

С нами здоровались соседи, с любопытством разглядывая меня. Они уже знали о нашем приезде.

— А, вот он, парижанин! Ну как: здесь народу поменьше, чем на площади Согласия?..

Я отвечал вежливо, но в этот первый вечер мне не хотелось разговаривать.

Вскоре мы миновали мост, и Бертран указал мне на стоящий в стороне дом.

— Это здешняя гостиница, — сказал он смеясь. — Вернее, постоялый двор. Сейчас там живет всего несколько человек. Среди них — один беженец из Парижа.

— Из Парижа?

— Да, да, из Парижа. Господин Бенжамен. Такой низенький, старый и очень тихий. Он художник.

— Он рисует картины?

— Да. Каждый день уходит в лес и там рисует. В гостинице живет еще…

Но Бертран не успел договорить. Перед нами неожиданно появился странный человек, очень худой и ростом чуть не в два метра. Его нескладный силуэт выделялся на бледном небе. Я плохо различал лицо незнакомца. Когда он приблизился к нам, я услышал пронзительный крик.

— Это кричал не он, — рассмеялся Бертран и толкнул меня локтем. — Это обезьянка, уистити [2] Уистити — порода обезьян. .

Я внимательно оглядел забавного Дон-Кихота, который шел к нам крупным спокойным шагом. И в самом деле, на плече у него свернулась клубком обезьянка. Видимо, она и закричала, увидев нас, а может быть, ее дразнил хозяин…

— Это тоже человек искусства, — пояснил мне Бертран. — Он вместе с женой и маленькой дочкой живет в гостинице. Они беженцы и, должно быть, раньше работали в цирке. Он жонглирует и показывает фокусы. Ты увидишь…

— Они из Парижа?

— Не думаю. У них, скорее, южный акцент. Но ведь они разъезжают с цирком по разным местам… Его зовут Фредо. Длинным Фредо. Настоящего имени я не знаю.

Мне постелили в комнате Бертрана, под самой крышей. Это была мансарда с наклонным потолком и выбеленными известкой стенами. В окно виднелись долина и окружавшие ее снежные хребты. В сущности, это был второй этаж, но взбираться туда приходилось по крутой лестнице, как на мельницу. По одну сторону от комнаты находился сеновал, по другую — кладовка, где хранились семена и фрукты: груши и зимние яблоки, орехи и сушеные сливы. Итак, наша комната была обращена к долине и дышала ароматами этого края.

Уснул я мгновенно, едва положил голову на подушку: дорожная усталость камнем навалилась на меня и сразу погрузила в глубокий сон. Рядом со мной Бертран бормотал какие-то невнятные слова.

Вскоре на мое лицо опустилась прохладная и ласковая рука — это ночной ветерок овеял мой сон. Должно быть, мне что-то снилось, но этот первый сон в Вирване почти не запомнился мне. Когда я пытаюсь вновь вызвать его в памяти, мне представляется спокойная снежная страна. Кругом удивительная тишь. Поля, покрытые снегом, и поля, покрытые цветами. Издали долетает музыка. Поток бежит по блестящим камням. Нет, это не поток, это порхает птица. Поет женщина и склоняется ко мне с улыбкой. У нее лукавые черные глаза, как у тети Марии.