Мартин О Кайнь - Грязь кладбищенская

Вот ведь срань какая эта Джуан. Так вот в жизни случается, прости Господи…

– …Нора! Нора Шонинь!..

– Хело! Хау а трикс? [85] Хау а трикс – “Как твое все в порядке?”, “Как твое ничего?” ( искаж. англ. ). Все еще утомлен после выборов? Я вот себя чувствую немного измотанной.

– Ты прости меня, Нора…

– Ой, да что ты, Пядар, с чего бы мне тебя не простить? Мудрому и намека хватит. Была меж нами ссора – душок, как говорят культурные люди, – но это неважно. “Для простых умов прощать несправедливость – это геройский поступок. Для благородных умов это лишь насущная необходимость”, – как сказал Джинкс в “Локонах заката”. Оныст …

– Божечки! Пядар Трактирщик снова беседует с Норой Шонинь, хоть клялся и божился во время выборов, что больше не скажет ей ни слова. Ой, да что толку болтать!..

Как он там ее называл?.. Потаскуха, шалава и хабалка. Нора Грязные Ноги, Нора Услада Моряков. Пьяница с Паршивого Поля с утками и лужами! Говорил, что она пила тайком у него в заведении и ее частенько приходилось относить домой; что она пела во все горло, когда мимо ее дома шла похоронная процессия Тюни Микиля Тюни; что она прямо у него в зале дочиста ограбила перекупщика скота из глубинки; что черный дворецкий, служивший у графа, поил ее портером; что начинала швыряться бутылками, когда напивалась; что с пьяных глаз привела большого козла Шона Кольма прямо в заведение за прилавок, а потом усадила его на бочку и начала расчесывать ему бороду и поить портером; что она обнималась с Томасом Внутряхом…

И как же он ее называл?.. Вот ведь странно, что я не помню… Ну да, конечно, прости, Господи, со-ан-со [86] Со-ан-со – такая-сякая ( искаж. англ .). . Надо спросить у Учителя, если он хоть как-то пришел в себя, что это вообще такое – со-ан-со …

Он ее называл со-ан-со , а кабы мог – назвал бы и хуже. И после всего этого он говорит с ней так приветливо, будто и слова дурного ей никогда не сказал. И даже ни разу не поблагодарил меня за то, что я за него проголосовала…

А все потому, что надо мной нет креста. Если оно так. А может, потому что Нора оставила ему за выпивку изрядно денег там, наверху. Немного бы Пядар Трактирщик да и любой другой Пядар имел бы с паба, если б это зависело от моих денег. Он-то хорошо знает, что не было бы ему здесь ни креста, ни славы, если бы не Нора Пинта и ей подобные… Я-то пьяницей никогда не была… Хотя даже и меня его окна частенько вводили в искушение.

– …Ну да, Пядар. Все культурные покойники голосовали за меня – и те, что За Пятнадцать, тоже, за исключением Катрины Падинь. Хотя, видит Бог, у этой клячи ни культуры, ни воспитания. Я бы обошлась без Катринина голоса, да и он мог бы оказаться моим, если б не одно “но”. Катрина проголосовала за тебя, Пядар, потому что она беспокоилась, что у нее остались неоплаченные товары у тебя в лавке. Оныст!

– Это наглая ложь, Со-ан-со ! Я умерла, и после меня ни пенни долгов не осталось. Как птичка в небе, слава Отцу Небесному. Вот стерва! “Товары у нее неоплаченные…”

Муред, эй, Муред!.. Слыхала, что сказала наша Норушка Портер? Ой, я лопну! Лопну я! Я лопну!

Я Труба Кладбищенская! Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан…

Здесь, на кладбище, беспрестанно снует челнок: белое покрывает черным, красивое уродливым, внахлест кладет уто́к пенной прозелени, плесени, слизи, ила и туманной бледности лишайника на золотую основу кос из переплетенных шелковых локонов. Шершавый покров безразличия и небрежения соткан из золотистых прядей заката, из серебряной паутины лунного света, из усыпанной драгоценностями мантии славы и из податливых комков пуха неверной памяти. Ибо материя для этого ткача – не что иное, как гладкая, послушная глина, его ткацкий станок – сор и хлам, на котором выросли видения – и того, кто направил свою колесницу к самой яркой звезде на небесной тверди, и того, кто сорвал гроздь запретных плодов в самой глубокой тьме. Беспокойство видений, чистое сияние ускользающей красоты, истома страждущего желания – вот валяльные воды этого древнего ткача.

На земле все одето покровом вечной юности. Нет ливня, что чудесным образом не пробудил бы в траве мириады грибов. Цветы дремотного мака, словно грезы богини плодородия, объемлют каждый луг и поле. Початок кукурузы желтеет от бесконечных поцелуев солнца. Сном веет голос водопада и изливает свои струи в пересохшие губы лосося. Старый крапивник весело скачет под широкими листьями, любуясь трепетными прыжками своих птенцов. Добытчик выходит в море с песней на устах, и песня его полна жизненной силы прилива, ветра и моря. Стряхивая капли росы в первых солнечных лучах, юная дева ищет неистощимый волшебный кошель, чтобы с его помощью нарядиться в прекрасные одежды, драгоценности и самоцветы, по которым давно изнывает ее сердце.