Джика Ютеш - У нас в Крисанте

Плохо болеть корью, очень плохо. Нельзя выходить во двор, нельзя даже смотреть в окошко, потому что от света глаза распухают, словно луковицы. Брр!.. Хорошо, что он избавился от кори. Мамочка обещала, как только он выздоровеет, отдать его в школу, в ту самую школу, куда ходит Цаки. Вчера вечером мамка допоздна шила ему сумочку для букваря. Отрезала кусок от вышитого зелеными петушками коврика, что лежит на их постели, и смастерила сумочку. Теперь на коврике только три петушка, и к тому же один без хвоста… Но и трех петухов вполне достаточно, чтобы прикрыть лежанку. Четвертый петушок и хвост от третьего петушка красуются теперь на сумке Михэлуки… Да, сумочка чудесная! Когда мальчик утром проснулся, сумка была уже готова. Мамка пришила к ней лямки и красную шерстяную завязку, чтобы мальчик мог носить сумку через плечо. Мамка даже обещала, что даст дядюшке Кости́кэ Цы́нгу задаток за пару ботинок, да еще каких — точь-в-точь как у Цаки!..

Вот будет хорошо! Теперь Цаки уже не сможет важничать и хвастаться своими ботинками и букварем… Так ему и надо! И Михэлука мысленно передразнил Цаки… Мама обещала отдать его в школу, но сперва ей надо поговорить с крестным, с господином Пэлтэгуцой. Прислонившись к бочке, мальчик задумчиво глядит на влетающих в открытую дверь бабочек. Они неустанно кружатся вокруг лампы, которую крестная украсила красной бумагой. И что им надо ночью в корчме крестного? Почему бабочки кружатся вокруг лампы? Может, им холодно после дождя и они принимают электрическую лампочку за солнце?

Михэлука напряженно ждет. Он спросит об этом деда Хадеша — дед все знает. Но сейчас дед Хадеш пьет вместе с дядюшкой Тасе, жестянщиком. Оба пьют молча. Может, они не в духе?

Дядюшка Тасе медленно прихлебывает из стопочки и неожиданно задает своим хриплым голосом вопрос:

— Так ты, господин Пэлтэгуца, говоришь, что в том году дал мне два миллиона?

Крестный берет вымытый стакан, ставит его вверх дном на прилавок и неохотно отвечает:

— Дал!

Но дядюшка Тасе хмурится и опять спрашивает:

— Значит, ты мне дал два миллиона? Да? А что я сделал на эти миллионы?

По-видимому, крестного совсем не интересует, что сделал со своими миллионами дядюшка Тасе. Он берет другой стакан и старательно моет его. Дядюшка Тасе гневно кричит:

— Я ими оклеил стены! Вот что я с ними сделал! Ты меня, проклятая лиса, месяцами за нос водил… Все ныл, что у тебя нет денег, и расплатился только тогда, когда эти деньги и двух грошей не стоили! Я за твои миллионы получил только десять лей!.. — еще громче орет дядюшка Тасе и, распахнув рубаху, бьет себя кулаком по худой волосатой груди.

Да, дядюшка Тасе напился, и от злости усы у него топорщатся, как у кота. Всякий раз, когда дядюшка Тасе напивается, он вспоминает о тех миллионах.

— Сдеру жесть с твоей крыши… обязательно сдеру… и получай свои десять лей!

Но корчмаря эта угроза не пугает. Он продолжает тщательно протирать стопки и стаканы и бережно ставит их на место: стопки для цуйки — по одну сторону, стаканы для вина — по другую. Он их осторожно ставит вверх донышком на прилавок, обитый жестью тем же дядюшкой Тасе. Спокойствие корчмаря еще больше выводит из себя жестянщика:

— Сдеру жесть и с крыши и с прилавка! Провалиться мне сквозь землю, ежели не сдеру!

Михэлуку разбирает смех. Как это дядюшка Тасе провалится сквозь землю?..

Он вытягивает шею, чтобы лучше рассмотреть крестного. А крестный наводит порядок в шкафу, и мальчику видны лишь его широкая спина и завязанные крест-накрест тесемки синего фартука. Вдруг он поворачивается, распрямляет спину и в упор смотрит на дядюшку Тасе. Лицо у Пэлтэгуцы красное, а багровые щеки такие толстые, словно он за каждой щекой держит по конфетке.

— Эх, Тасе, Тасе! — весело смеется он. — Был бы ты чужой человек, я бы не удивился. Но ведь мы соседи. Кто-кто, а ты хорошо знаешь, сколько сразу бед свалилось на мою голову! Уж видно, так мне на роду было написано — сразу в одну ночь без гроша остаться.

— Ну и лиса! Вот ведь как хочешь меня обдурить!.. Ничего, стабилизация денег все равно нам на пользу!.. Теперешние министры правильные люди! Из народа! Кабы встретил их, прямо сказал бы им: «Браво! Спасибо вам!»

— Это ты брось, не такой уж ты умный, — рассмеялся корчмарь.

Но дядюшка Тасе снова обозлился:

— Твоя правда, господин Пэлтэгуца, совсем я не умный! Дурак я, потому и задаром гнул на тебя шею! Будь я умнее, выколотил бы из тебя свои деньги!

— Какие такие деньги, какие деньги? — яростно орет крестный и багровеет, как индюк. — А откуда мне их взять, ежели из-за их стабилизации я лишился всего капитала! Разве это товар? — жалуется он, указывая рукой на полки, заставленные пустыми бутылками. — Эх, каким был раньше мой постоялый двор! А теперь что? Что от него осталось? Развалюха, а не корчма!