Александр Кулешов - Белый ветер

Неужели прошло два года! Ему казалось, этот отрезок времени не имеет измерения — он в одно и то же время является и столетием, и мгновением.

Наташа, словно читая его мысли, подошла совсем близко, коснулась своим бокалом его бокала, чуть звякнуло стекло.

— Нашли мы ответ: что такое любовь? — еле слышно шепнула она.

Он благодарно кивнул головой и выпил за вторую причину праздника.

А на очереди уже была третья.

Наташа стала серьезной и чуточку даже грустной. Она с трудом скрывала напряжение. Ей, наверное, очень не хотелось говорить о чем-то неприятном. Но по своему прямому, не допускавшему недоговоренностей характеру она просто не могла оставить что-либо недосказанным.

— И третья, — сказала она, глубоко вздохнув. — Между нами теперь все ясно, правда, Юра? Нет никаких… никаких вопросов друг к другу? Тем более упреков, — добавила она тихо.

— Нет, Наташка, нет, — потянулся он к ней, — нет вопросов, претензий, попреков, обид, нет камней ни на душе, ни даже за пазухой!

Он снова выпил, а она держала свой бокал в руках, грустная.

Левашов осторожно выпростал из ее пальцев бокал, поставил на стол, обнял, ласково погладил по волосам. Положив голову ему на грудь, Наташа молчала, глядя куда-то в сторону, куда-то далеко, за грань этого дня и часа.

И вдруг он почувствовал, что она плачет. Плечи ее вздрагивали, щека стала мокрой. Это было так необычно, — Наташа плачет! — что он даже не сразу сообразил, в чем дело. Спохватившись, стал неловко успокаивать:

— Ты чего, ну ты чего, Наташка?.. Не надо плакать, пожалуйста…

Постепенно она успокоилась, крепко обняла его.

— Ведь это так страшно! — бормотала она, всхлипывая. — Ты мог погибнуть там… Мне все рассказали… Ты же на волосок от смерти был…

Она снова заплакала. Потом отвернулась, поднесла к глазам платочек. Сказала, не поворачиваясь:

— Если бы с тобой тогда что-нибудь случилось, я бы тоже не стала жить…

Она пошла умываться, а Левашов стоял посреди комнаты… Наташины слезы, ее слова, вся эта сцена глубоко потрясли его. Он как-то никогда не задумывался о том, что чувствует она, о чем думает, ожидая его каждый вечер.

У Наташи был спокойный, сдержанный характер, но, оказывается, она прекрасно представляла все особенности его службы. Она-то хорошо знала, что значит ждать близкого человека, каждый вечер подавляя страх за него в тайниках души. Ведь отец ее был испытателем. И однажды она не дождалась его…

Наташа вернулась в комнату раскрасневшаяся от холодной воды, аккуратно причесанная, даже улыбающаяся. Она преувеличенно хлопотливо завозилась у стола, где все яства так и остались нетронутыми.

— Что же ты молчишь? Ничего не рассказываешь, ничего не ешь. Ты посмотри, чего я тебе наготовила!

Но рассказчиком он оказался плохим: говорил вяло, монотонно и скучно, бормотал что-то об учениях, о переправе, об «убитом» Кузнецове и громогласном подполковнике-посреднике, о неожиданном вызове в область и торжественной церемонии награждения. Ибо все то, что недавно казалось таким значительным и чем он хотел поделиться с ней, вдруг поблекло перед ее невысказанными чувствами.

Тогда она пришла ему на выручку. Стала громко смеяться, с деланным восхищением рассматривала его орденскую книжку. Так они сидели долго-долго.

А когда собрались спать, прозвонил будильник и надо было отправляться на службу.

Они вздрогнули от резкого звонка, удивленно посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Будем завтракать? — весело спросила Наташа.

— Будем.

И перешел тот торжественный ужин в завтрак, тот памятный вечер — в утро.

Дел у Левашова, как всегда, хватало. Предстояло ротное комсомольское собрание, посвященное подведению итогов учений. Об учениях рассказывали и новый фильм, и фотогазета, которые готовили Гоцелидзе с Букреевым, а Левашов был в качестве консультанта.

Да еще майор Субботин дал неожиданное и непонятное задание: быть готовым поделиться с кем-то на каком-то совещании опытом своей работы.

— И смотрите, каждую фразу выверьте, чтоб весь текст был пять-шесть страничек, не больше, — почему-то потребовал он.

Комбат Логинов, вернувшийся с учений лишь через несколько дней, сразу же пригласил Левашова и других награжденных, чтобы лично поздравить их.

Поздравляли и капитан Кузнецов, и другие офицеры. Прилетел на один день Цуриков и сообщил, что готовит новый очерк о Левашове, на этот раз в толстый журнал.

— В газете не вышло, — недовольно буркнул он. — Я намекнул редактору, тот говорит: «Что ж, у нас в армии один твой Левашов служит, чтоб о нем через номер материал давать?» Рутинер! Но я все-таки корреспонденцию о том вечере протолкнул и о твоем награждении в ней упомянул.