Николай Дубов - Горе одному

— Это вот мое постоянное место жительства — Арктика. Прописан я там, а живу и в других местах, навещаю людей, подбадриваю… Кто похрабрее, меня не боится, тот и сам ко мне забирается. А вот…

Мороз снова стукнул посохом, на стене появилась новая картина: среди оледеневших скал, осыпанных снегом деревьев, стоящих по берегам сплошной стеной, клокотала, пенилась и рвалась куда-то вдаль могучая река.

— А это матушка-Сибирь. Богатый, красивый край. Я там подолгу живу, а все не приедается…

Много еще раз стучал посохом об пол Дед-Мороз, всё новые и новые картины вспыхивали на стене перед завороженными слушателями.

— Хватит, пожалуй, — сказал наконец Дед-Мороз, — а то вы, чего доброго, и школу бросите, путешествовать захотите. — Он в последний раз стукнул посохом, елка и люстра вспыхнули снова.

— Понравилось? — зажмурив левый глаз, оглядел всех Дед-Мороз.

— Да!.. Очень!.. Еще!.. — закричали ребята, хлопая в ладоши.

— Ну, а теперь что вы желаете?

— Сказку! — пискнула Люся и спряталась за подружек.

— Сказку! Сказку! — подхватили все галчата.

— Сказку? — Похоже было, что Дед-Мороз смутился. Он зажал нос варежкой, озабоченно посопел в нее. — Вот сказку-то я и не припас… Да и стар уж я для сказок, память слабовата… Да… Ну ладно, попробую…

Жили-были два мальчика: Там и Тут. Были они соседи и родились в одно время. Когда-то у них, как полагается, были другие имена, но потом они забылись, и мальчиков просто так и звали: Там и Тут. А звали их так вот почему.

Сначала они, как все дети, лежали в зыбках. Когда хотели есть — плакали. А если им было тепло, сухо и есть не хотелось — они пускали пузыри и смеялись… Потом начали ползать, ходить, понемножку разговаривать. И вот один из мальчиков как увидит новое, незнакомое, так к нему и тянется. Ползет туда и сам себя подгоняет: «Там!.. Там!..» Второй был спокойный: ползать ему не нравилось, ходить он не любил. Все, бывало, лежит или сидит на одном месте. А если ему чего захочется — гребет к себе руками и кричит: «Тут! Тут!» — сюда, мол, давай. И орет, пока не дадут.

Вот так и стали их звать: одного — Там, а другого — Тут.

С Тамом отец и мать намучились. Правду сказать, и попадало ему частенько. Начал ходить, вышел за порог и увидел кур. Поковылял за ними в курятник. Извозился, наседка его исклевала. В другой раз выбрался за ворота, а там — чего только нет! И люди, и коровы, и лошади. Он и побрел все разглядывать. Вернули его, а он не унимается, рвется узнать, что там такое. Хоть за ногу привязывай! Поначалу мать и привязывала, и в избе запирала. Пока маленький был, помогало, потом не стало удержу.

Увидел речку.

— Что там? — спрашивает.

— Вода, — говорят.

— А в воде?

— Рыба, живность всякая.

Там полез в воду, едва не утонул, однако научился плавать.

В поле вышел, поначалу во ржи заблудился, потом сам нашел дорогу домой.

Скоро и места такого не стало в деревне, где бы он не ходил, всего не разглядел. И все, бывало, соседа с собой зовет:

— Тут, пойдем в поле жаворонков слушать.

— А ну их! — отвечает сосед. — Я лучше тут посижу.

— Тут, пошли на речку, там хорошо!

— А мне и тут ладно! — отвечает Тут.

И он никуда не ходил.

Подрос Там, в деревне всё увидел, узнал, стал допытываться про то, до чего не дойдешь, рукой не достанешь. А у кого спрашивать? Отец, мать — на работе, дома одна бабка старая.

— Месяц на небе зачем? — спросил Там.

Бабка, простая душа, объяснила мальчику, как умела:

— Ночью солнца ведь нету, темно? Вот месяц вместо него и светит.

— А солнце куда девается?

— Оно, чай, за день-то тоже наморится! Вот и уходит спать.

— А где оно спит?

— А там… Вон, видишь, лесок? Оно спрячется за лесок-то, выберет полянку попригляднее, сунет под голову облачко белое, пушистое и лежит, похрапывает…

Там пошел в лес. В первый раз он не дошел — далеко было и проголодался. На другое утро взял кусок хлеба, и, едва солнце поднялось, Там — за ним. Идет-бежит, торопится, а не поспевает. Только в самую середку леса зашел, а солнце уже за деревьями прячется. Влез Там на высокое дерево, смотрит, в какой стороне солнце ложиться будет. Видит — за лесом опять поле, деревни и снова поле. Солнце за ними скрылось, а ложиться и не подумало. Обманула, выходит, бабка, или сама не знала…

Слез Там на землю, а в лесу уже темно, дороги домой не найти.

«Ничего, — думает Там, — я теперь хоть на лешего посмотрю. Коли домового нет, может, хоть леший есть?»

Про домового и лешего ему тоже бабка рассказывала. Насчет домового он проверил: лазил ночью и под печку, и в чулан, и в подполье. Не оказалось нигде домового, не было. «Бабка старенькая, — решил тогда Там, — видит плохо, вот ей домовой и померещился».