Николай Дубов - Горе одному

Трамвай, дребезжа и позванивая, бежал по бесконечной улице, подолгу ожидая на разъездах встречного вагона. На взгорье мелькали в зелени большие, красивые дома. Справа, сливаясь с таким же необъятным небом, сверкало море. По всему берегу, пологому и ровному, рябили пестро раскрашенные теневые грибки, лежали, сидели на песке купальщики.

Дома́ и сады скрыли берег, но море продолжало сверкать за ними и над ними, словно полог охватывая Слободку. Все дома казались Лешке одинаковыми. Они были приземистые, побеленные припылившейся известью; возле них стояли кирпичные или глиняные заборы, а ворота или калитки были почти сплошь железные, крашенные зеленой краской. Дома были крыты черепицей, и казалось, что до оранжево-красного цвета ее раскалило июньское солнце — такая знойная духота висела над улицей.

Трамвай миновал вокзал, остановился на широкой площади рыбачьей гавани. Порыв ветра вместе с цветами белой акации бросил в вагон ее сладкий аромат, острые запахи копченой рыбы, окалины и моря. В отдалении высились буро-красные башни, опутанные фермами, трубами, над ними плыло багрово-рыжее облако не то дыма, не то пыли. Рядом, извиваясь, тянулись в небо огненные языки.

— Там пожар? — встревоженно спросил Лешка.

— Нет, — ответил Алексей Ерофеевич. — Это домны. Давай пробираться вперед, нам скоро выходить.

Трамвай со скрежетом пополз на гору, миновал шумную толчею базара, где снова открылись домны и строй высоких кирпичных труб, и, поднявшись по обсаженной акацией и кленом улице, остановился возле сквера. Алексей Ерофеевич, сойдя, спросил у милиционера, как пройти в гороно. Оно оказалось близко — на параллельной улице, в небольшом доме. Алексей Ерофеевич прочитал табличку на дверях, постучал в одну из дверей и, пропустив Лешку вперед, вошел. За столом сидела молодая худенькая женщина в темно-красном платье и говорила по телефону. Она указала им на стулья и, пристукивая карандашом по столу, долго и сердито доказывала какому-то Сергею Ивановичу, что сделать чего-то она не сможет — у нее нет ни средств, ни возможностей, а делать это обязан именно он, Сергей Иванович. Положив трубку, она скользнула взглядом по Лешкиной фигуре и повернулась к Алексею Ерофеевичу:

— Слушаю вас.

Алексей Ерофеевич назвал себя и сказал, что он просит устроить этого мальчика, Алексея Горбачева, в какой-нибудь детский дом. Заведующая развела руки и опять опустила их, потом, помолчав, спросила:

— Документы есть?

Алексей Ерофеевич достал и протянул ей.

— Да нет, зачем мне ваши! На мальчика документы…

— Какие могут быть документы? Мы подобрали его в Батуми… Алексей, выйди в ту комнату, подожди.

Комната была маленькая, заставленная столами. Проходящие задевали Лешку то локтем, то папкой. Можно было спокойно выйти, свернуть за угол… Лешка не уходил. Не примут — ему же лучше! Алексей Ерофеевич его не бросит, а раз его некуда девать, может, возьмет с собой… Он терпеливо ждал, а за дверью всё говорили и говорили, и Лешка удивлялся: за двое суток на теплоходе Алексей Ерофеевич не произнес столько слов, сколько теперь сразу, подряд.

Дверь открылась, и заведующая, оказавшаяся очень высокой, громко сказала:

— Русакова еще не ушла? Посмотрите, пожалуйста, в методотделе и попросите зайти ко мне.

Она закрыла дверь. Потом мимо Лешки в кабинет прошла невысокая полная стриженая женщина. Дверь осталась полуоткрытой, и Лешка услышал ее удивленный голос:

— Да куда я возьму, Ольга Васильевна? Вы же знаете — у меня все переполнено!

Невнятный голос заведующей что-то ответил, и Русакова устало сказала:

— Хорошо. Где этот мальчик?

Алексей Ерофеевич позвал Лешку.

— Подойди ближе, Горбачев, — сказала заведующая. — Пойдешь с Людмилой Сергеевной в детский дом и будешь там жить. Документы твои мы разыщем. Будешь вести себя хорошо?

Она подождала ответа, но Лешка смотрел в сторону, на телефон, и молчал.

— Пойдем, мальчик, — сказала Людмила Сергеевна и пошла к выходу.

Алексей Ерофеевич поблагодарил заведующую и вышел вслед за Лешкой. Молча они дошли до угла. Здесь Алексей Ерофеевич остановился:

— Ну, тезка, давай попрощаемся, мне пора на теплоход. Да перестань ты в землю смотреть! — Он легонько приподнял за подбородок насупленное Лешкино лицо. — Учись, работай. Становись человеком. Чтобы люди тебя уважали… — Алексей Ерофеевич улыбнулся: сейчас он повторял Лешке слова, которые когда-то говорил ему отец. — Придет снова «Гастелло» сюда — свидимся, а нет — я тебе пришлю адрес, и ты будешь нам писать о своих делах. Идет?