Николай Дубов - Горе одному

— Каким учеником?

— Отец сначала кем был, фрезеровщиком? Вот и я буду! Таким, как он…

— Таким, как он, стать трудно, — сказал Шершнев.

— Стану!

Мать с сомнением качала головой, Шершнев молча раздумывал.

— Подумайте, — сказал он наконец. — Может, он и прав. Все равно ему надо на ноги становиться, и раньше, пожалуй, лучше…

Витька настоял на своем. После смерти отца само собой получилось так, что во всем главном решал теперь Витька. Мать по-прежнему указывала ему, что надеть, когда есть, как себя держать, но ничего серьезного без него не предпринимала, обо всем советовалась. Витька незаметно перестал быть Витькой и стал Виктором — главой семьи, кормильцем. Как он был горд, как была счастлива мать, как хвастала перед соседями, когда он принес свою первую, не ученическую уже, а настоящую рабочую зарплату…

А Милка, пришибленная несчастьем, изреванная Милка, которая первые дни ходила за ним по пятам, как пришитая? Ей ведь тоже нужна была опора, защитник, наставник. Прежде им был отец, теперь стал Виктор. И прежде он для Милки был всезнающим и всеумеющим, недосягаемым образцом, примером и повелителем. Теперь эта маленькая душа прилепилась к нему всей силой своего испуга перед смертью, вошедшей в их дом, всей жаждой найти от нее защиту, незамутненной любовью и верой в то, что он самый лучший, самый и самый…

Разве можно все это рассказать? И зачем это знать Алову? Он же будет писать про производственное, а все это — семейное, его, Виктора, личное, никому до этого нет дела.

Алов обгорелой спичкой чистил огромный, в сантиметр, ноготь на левом мизинце и морщился.

— Ну, молодой человек, — сказал он, — так дело не пойдет. Мне нужны подробности. Факты и самые мелкие фактики.

— А зачем?

— Видишь ли, молодой человек… — со вкусом повторил Алов. Он любил, когда можно было обращаться к людям снисходительно. Снисходительность к другим возвышала его в собственном мнении. — Видишь ли, молодой человек, я собираюсь написать о тебе не статью, а брошюру. Может, даже книжку. Но для этого мне нужны всевозможные факты. Без этого нельзя творчески проникнуть в материал… Давай так: ты день-два подумай, а потом мы снова встретимся. Только пока об этом не трепаться! Понятно?..

Виктор думал, будет заметка в газете, а оказывается — целая книжка! Это похлеще любой доски и всяких там фотографий. У них в цехе… Да что там в цехе! На всем заводе ни про кого нет книжки! А про него будет!

Всю дорогу домой он старался держаться солидно, но губы его расползались в улыбке. Жалко, нельзя рассказать… Нет, Лешке можно, он не разболтает. Виктор хотел забежать в общежитие, но вспомнил: Алексей, конечно, ушел к Наташке, и теперь их не найдешь…

В цех утром он не шел, а летел. У входа в пролет Виктор не удержался, оглянулся на доску, где вывешивались приказы и всякие объявления. Вчера здесь повесили «молнию»: на куске обоев красными печатными буквами было написано, что «фрезеровщик В. Гущин выполнил 220 процентов сменного задания. Берите пример с передовика производства!» «Молния» была на месте. Только с ней что-то произошло. Виктор не сразу понял, подошел ближе. Наискось через весь текст черным по красному было написано одно слово — «Липа». Виктор растерянно оглянулся, заметил обращенные к нему взгляды, улыбки. Он вспыхнул и побежал по пролету. Алексей уже был у плиты, рассматривал чертеж. Виктор подбежал.

— Понимаешь?.. Ты же видел «молнию» про меня, вчера повесили… Так какой-то гад написал на ней «Липа»!

Алексей поднял голову и спокойно сказал:

— Это я.

— Ты-ы?! — протянул Виктор и отступил. — Ну ладно! Попомнишь.

Как только люди начинают мудрить и выдумывать, обязательно получается какая-нибудь чепуха. И пусть бы еще была польза. Наоборот! Им же всегда хуже. А все равно мудрят, крутят и крутят. Прямо набиваются на неприятности. Вот и Лешка. Все ему нужно рассуждать, обсуждать: то не так, это не эдак. Он да еще Кирка. Та тоже воображала. Вот и навоображала на свою голову…

Кира Виктору нравилась. Он даже объяснялся ей в любви, когда учились в седьмом. Ничего из этого не вышло, да и что, собственно, должно было выйти? Они ведь были пацанами… А потом она стала еще красивее. Правда, зубы у нее чуть великоваты и рот всегда немножко приоткрыт. Но это ее не портило. Наоборот, от этого она как-то казалась еще красивее. И Виктор влюбился еще больше. Тем более, что она была не ломака, как другие, а прямо, можно сказать, «свой парень». Виктор и думал, что все будет просто, без фокусов. Особенно когда они были в Найденовке. Поехали вчетвером: Кира, Наташа, Лешка и он, Виктор. Они так и дружили вчетвером, хотя Виктор уже давно работал на заводе, Наташа заканчивала девятый, Лешка и Кира кончали ремесленное.