Николай Дубов - Горе одному

Багровый от стыда, Витька оправдывался, говорил, что ничего не будет, ниоткуда Горбачева не исключат — не имеют права. Раздавленный безжалостными доводами Киры, он сказал наконец потерянным голосом, что, если Лешку будут исключать, он пойдет к директору и все расскажет. Молчит он вовсе не потому, что боится, а потому, что… Вместо того чтобы объяснить, почему он молчит, Витька неожиданно всхлипнул и убежал.

Лешка в детдом не пришел. Кто-то пустил слух, что если его исключат из школы, то исключат и из детского дома. Кира была уверена, что Лешка из гордости ничего не расскажет и пострадает один. Почему он должен страдать один? В решимость Витьки рассказать все Кира не поверила. Выходило, что спасти Лешку могла только она, Кира. Ну, а если… если исключать, так пусть исключат и ее тоже! Записку могли найти не у Лешки, а у нее, тогда отвечала бы она одна. Она бы тоже, как он, молчала и никого не выдала!.. А теперь другое дело. Она расскажет не потому, что боится, а чтобы выручить его, или если уж отвечать и страдать, так отвечать и страдать вместе…

Всхлипывая, комкая мокрый платок в тугой мячик, Кира рассказала Людмиле Сергеевне о «Футуруме», для чего он возник, что сделал и как несправедливо, что за всех должен отвечать один Горбачев.

Людмила Сергеевна обняла ее за худенькие плечи:

— Спасибо, Кира!

— А ему ничего не будет? — заглянула ей снизу в лицо Кира.

— Ничего… Думаю, теперь ничего.

Кира сказала, что их всего четверо, но Наташу и Витьку не назвала. Про себя она решила, что пусть ей будет то же, что и Алеше. Но разве она имела право выдавать Витьку, хотя он больше всех виноват, а особенно Наташу?.. Но, рассказав о «Футуруме», Кира испугалась.

— Только… только вы ему не говорите, что я сказала! — спохватившись, прижала она руки к груди.

Все прежние попытки ее выступить на защиту Лешки раздражали его. Теперь он мог ее возненавидеть. Пусть лучше не знает ничего и думает, что все сделалось само собой, а не благодаря Кире…

— Не бойся, Кира, он не будет знать. И никто не узнает… Однако пойдем. Мне надо уходить.

Прижав Киру к себе и прикрыв полой своего пальто, Людмила Сергеевна довела ее до крыльца домика, в котором помещались спальни.

— Умойся и ложись спать. А я пойду воевать за Горбачева.

Взбежавшая на крыльцо Кира обернулась, распухшее, заплаканное лицо ее просияло радостью.

Викентий Павлович был не в духе.

Вернувшись домой и все еще бурля от негодования, он рассказал жене о скандале у директора. Клавдия Степановна огорчилась, но совсем не так, как он ожидал. Вместо того чтобы разделить его возмущение, она начала упрекать его в несдержанности, легкомысленной горячности. Зачем он путается не в свое дело? Ведь он же беспартийный! Пусть они сами разбираются… И откуда он знает, что там ничего серьезного нет? А если есть? Как он тогда будет выглядеть?.. Даже если ничего серьезного нет, почему обязательно ссориться с начальством? Ну хорошо, Гаевский не начальство, а Галина Федоровна — директор. Гороно скорее прислушается к ней, чем к нему, скандалисту. Зачем было ей грубить? Ему это припомнят, не сейчас, так потом… Если он не хочет думать о себе, то о семье он обязан думать!

Со свойственной ей бестактностью Клавдия Степановна сказала, что он сердится потому, что она права. Сердиться надо не на нее, а на самого себя. Викентий Павлович застучал по столу и закричал что-то о мещанстве, обывательском отношении. Клавдия Степановна замолчала. Лицо ее приняло кротко-обиженное и вместе с тем упрямое выражение. Такое выражение появлялось всегда, когда она хотела показать ему, что ее ничем не удивишь, она не в первый раз терпит из-за его грубости и легкомыслия, стерпит и на этот раз, хотя знает заранее, что потом он признает себя виноватым и будет просить извинения. Викентий Павлович очень хорошо знал, что так оно и будет, и потому окончательно рассвирепел, хлопнул дверью, ушел в спальню, не поужинав и не выпив чаю.

На следующее утро они не разговаривали. Искромсав хлеб и холодное вареное мясо, он кое-как приготовил себе бутерброд на завтрак. Поостыв, он находил в словах Клавдии Степановны больше резонов, чем накануне, и уже сожалел о горячности, с которой напал на Гаевского, хотя тут же с удовольствием вспоминал, как выложил тому все, что о нем думал и чего тот заслуживал.

На уроке в шестом «Б» он вызвал Горбачева. Вместо Горбачева поднялся староста и сказал, что Горбачев был на первом уроке, потом ушел, и никто не знает куда. Спрашивать Горбачева Викентию Павловичу было не так уж необходимо. Он вызвал его, чтобы посмотреть, как тот держится. Горбачев не пропускал уроков из озорства и легкомыслия, как, случалось, делали другие. Значит, парня довели, если сбежал из школы…