Жоржи Амаду - Генералы песчаных карьеров [litres]

Жених и невеста

Дора заявила, что она – невеста Педро Пули и что они собираются обвенчаться. Это неискушенное существо, больше достойное жалости, чем наказания, говорит о своем женихе с трогательной и наивной восторженностью. Ей всего четырнадцать лет, Педро пошел шестнадцатый. Девочка отправлена в сиротский приют, где, без сомнения, скоро забудет и свою романтическую влюбленность, и преступную деятельность.

Что же касается Педро Пули, то он будет переведен в исправительную колонию для несовершеннолетних правонарушителей, как только сообщит, где скрывается его шайка. Полиция надеется сегодня же получить признание.

Слово директору исправительной колонии

Директор Баиянской исправительной колонии – давний друг нашей газеты. Напечатанная в ней статья разоблачила клеветнические измышления, которые могли бросить тень на доброе имя колонии и опорочить ее руководителя. Сейчас он находится в полиции, чтоб увезти с собой Педро Пулю, когда с того будет снят допрос. Вот что ответил нам директор:

– Он возродится к новой жизни, обещаю! Наша колония так и называется – исправительная. Вот мы его и исправим. – И, предваряя наши невысказанные опасения, улыбнулся: – Убежит? От меня так просто не убежать. Даю вам слово, что это ему не удастся».

Профессор прочел все это вслух.

– Он уже в колонии, – сказал Безногий. – Я видел, как его вывели из управления.

– Мы его вызволим, – твердо сказал Профессор. – До его прихода ты, Безногий, будешь у нас атаманом.

Большой Жоан протянул руки к «генералам»:

– Ребята, место Педро займет пока Безногий. Поняли?

– Он остался, чтобы дать нам смыться. Теперь мы должны помочь смыться ему. Верно?

Все согласились единодушно.

Педро представлял, что его ждет в этой комнате. Вместе с ним туда вошли двое полицейских, следователь и директор исправительной колонии. Дверь заперли. Потом он услышал издевательский голос следователя:

– Репортеров тут нет, щенок. Тебе придется отвечать на вопросы, хочешь ты этого или нет.

– Сейчас все скажет… – засмеялся директор колонии.

– Ну, так где вы ночуете? – спросил следователь.

Педро взглянул на него с ненавистью:

– Ждете, что расколюсь?

– Вот именно.

– Долго ждать придется!

И отвернулся от них. По знаку следователя солдаты одновременно вытянули Педро хлыстами, а сам он подскочил и ударил его ногой в лицо. Педро упал, покатился по полу. Выругался.

– Ну что, не надумал? – спросил следователь. – Это ведь только для затравки… Скажешь?

– Нет! – крикнул Педро.

Тогда они взялись за него всерьез. Удары хлыста, пинки и оплеухи сыпались со всех сторон. Директор тоже поднялся и так двинул Педро ногой, что тот отлетел в угол и встать уже не смог. Полицейские поигрывали хлыстами. Педро увидел перед собой лица Профессора, Вертуна, Большого Жоана, Безногого, Кота. Все они зависят от него, их свобода – в его руках. Он их вожак, и он не предаст их. Сегодня, когда на улице Сан-Бенто всех повязали, он все-таки помог им уйти, хоть его и держали за руки. Он почувствовал гордость. Ничего он не скажет, а из колонии убежит и Дору спасет. И отомстит… Страшно отомстит…

Он кричит от боли, но ни единого слова выжать из него так и не удается. Тьма застилает ему глаза, боль исчезает. Солдаты продолжают хлестать его, следователь осыпает ударами, но Педро ничего больше не чувствует.

– Все. Отрубился, – проворчал следователь.

– Давайте я им займусь, – предложил директор. – Возьму его к себе. У меня он в два счета заговорит, ручаюсь. А я дам вам знать.

Тот согласился. Директор колонии пообещал прислать завтра за арестованным и ушел.

Когда на рассвете Педро очнулся, он услышал, как печально поют в камере заключенные – поют о солнце, освещающем улицы, о том, как прекрасна свобода.

Утром за ним пришел надзиратель Ранулфо и отвел его в колонию. Все тело у Педро ныло от побоев, но на душе было легко: он ничего не сказал, никого не выдал. Он снова вспомнил песню, услышанную на заре: лучше свободы ничего нет на свете, говорилось в ней, на улицах играет солнце, а в камерах – вечная тьма, потому что там нет свободы. Свобода! Старый грузчик Жоан де Адан, который ходит по залитым ярким солнцем улицам, тоже говорил о ней, говорил, что не из-за одного только жалованья устраивал он и будет устраивать впредь забастовки, – он боролся за свободу, которой так мало у докеров. За эту свободу сложил голову отец Педро. За свободу его товарищей так избили вчера в полиции его самого. Тело ноет, колени подгибаются, а в ушах все звучит песня арестантов. Там, за стенами тюрьмы, – солнце, жизнь, свобода… В окно Педро видит солнце, видит широкую улицу, убегающую вдаль от тяжелых ворот колонии. Здесь – темно как в погребе, куда никогда не заглядывает солнце. Там – свобода и жизнь. И месть, добавляет он про себя.