Владимир Канивец - Крах диссидентки

Второй раз он хоронил ее, когда она — победно-счастливая! — улетела в Америку! Думал, что никогда уже не встретится с ней. А мир оказался тесным: их жизненные тропки — уже на другом материке Земли! — переплелись.

Сейчас он хоронит ее в третий раз. Если даже ее спасут, это все равно похороны, ведь спасенный самоубийца, казалось Арсению, это человек, у которого жива только плоть, а душа мертва.

Эти три Витины смерти за три года, чувствовал Арсений, умертвили что-то и в его душе. И то ощущение смерти, что отложилось в душе навеки после того, как похоронил отца и мать, словно сомкнулось с этим ощущением от Витиного самоубийства, все заполонило в нем. Он чувствовал себя больным. О чем бы ни думал, а перед мысленным взором стояло одно видение. От этого видения мысли в голове путались, ему трудно было ответить на самый простой вопрос. Хотелось то сидеть одному в комнате, то поехать куда-нибудь, развеять в пути черные мысли, чувства, нависавшие свинцовой тучей. Это заметили те, с кем он работал, они особенно внимательно — и словно бы даже сочувственно! — относились к нему в последние дни, хотя никто и словом не обмолвился о самоубийстве его бывшей жены. А перед выступлением министра на Генеральной Ассамблее ООН в комнату Арсения вошел Костя.

— Арсений Андреевич, есть случай побывать в Вашингтоне. Министр сказал, что вы хотели бы посмотреть столицу Америки, я еду в посольство и, если согласитесь, могу взять вас с собой. Дело в том, что вам осталось работать здесь всего две недели. Мы уже обращались в госдепартамент, просили разрешить делегатам экскурсионную поездку в Вашингтон. Боюсь, что до вашего отъезда мы так и не получим разрешения.

— Я с радостью! — оживился Арсений. — Но ведь завтра выступает министр.

— Ничего! Текст его речи вы прочитали. А в том, что все, кто отстаивает мир на планете, с воодушевлением встретят выступление нашего министра, — у нас нет сомнений! Выезжаем рано, в шесть часов. Ночевать будем на даче нашего посольства. А во второй половине дня двинемся назад, чтоб к ночи быть дома. Так я доложу министру, что вы согласны?

— Мало того! — ответил Арсений, повеселев. — Скажите, что я очень благодарен ему.

Будильник поднял Арсения в пять утра. За окном было еще темно, а на улице стоял такой же неутихающий гул машин, как и днем: ньюйоркцы спешили зарабатывать доллары, множить свои капиталы. Ровно в шесть, как и сказал Костя, машина тронулась в путь. Ехали вдвоем. За рулем сидел — как всегда, хмурый, молчаливый — Вадим. Умостившись на заднем сиденье, Костя охотно начал рассказывать, где они побывают в Вашингтоне. Покружив по освещенным улицам Нью-Йорка, машина нырнула в туннель.

— Проезжаем под рекой, — прервав рассказ о Вашингтоне, пояснил Костя. — За плату. Пока доедем до столицы, несколько долларов отдадим. Скорость, как видите, и они ограничили: пятьдесят пять миль, то есть около девяноста километров. За движением на трассе следят радары. Где они стоят, бог их знает, но если кто-нибудь значительно превысит скорость, на первом же перекрестке его уже ждет полиция. Штраф обеспечен, плати, радар не ошибается: он засек именно твою машину! Поэтому видите, как все придерживаются установленной скорости. Э-э, американца не так просто заставить понапрасну выкинуть несколько долларов! Он знает им цену!

По автостраде Нью-Йорк — Вашингтон машины шли сплошным потоком, будто это была не дорога, а конвейер автомобильного завода. Впереди — красная река огней; слева, навстречу — молочная река огней. «Сколько же эта страна сжигает бензина?» — непроизвольно подумал Арсений. Огромные реки!

До Вашингтона почти пятьсот километров, и Арсений не только успел подремать, а и увидел сон. Приснилось, что они с Витой едут в Яворин, всю дорогу молчат, она уже сказала, что любит другого. А когда приехали, она, рыдая, начала просить, чтобы он не бросал ее, а то, если бросит, она покончит с собой…

Проснувшись, Арсений увидел, что машина остановилась перед длинным мостом. Вадим, высунув руку в окошко, дает служащему, сидящему в стеклянной кабине, доллар, тот отрывает квитанцию. Костя, который тоже протирал заспанные глаза, зевнул, прикрыл ладонью рот, сказал:

— Самый длинный на этой трассе мост. Кажется, свыше семи километров. И высота такая, что, пока долетишь до воды, успеешь обдумать, как на том свете жить! Вадим, мы на тебя сон нагнали?

— Давайте выпьем кофе, — пробубнил Вадим, сворачивая к бензоколонке. — Я и бензину долью, чтоб в Вашингтоне не заправляться…