Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин [сборник litres]

– Слава богу, – ввернула Салли, – что мы не истратили всех денег этой свиньи Клайва.

– Если хочешь знать мое мнение, то Клаус просто обязан…

– Послушай, Крис. Запомни раз и навсегда: если я увижу, что ты пишешь Клаусу, я тебе этого никогда не прощу…

– Ладно, ладно… Не буду. Я просто предложил, вот и все.

Врач мне не понравился. Он то и дело поглаживал и пощипывал руку Салли. Однако он, похоже, был подходящей кандидатурой для этой работы. Салли ляжет в его частную клинику, как только там освободится место. Все будет оформлено совершенно официально. Несколькими округлыми фразами маленький юркий доктор развеял последний зловещий призрак нелегальности, нависший над всем предприятием. «Состояние здоровья пациентки, – объяснил он, – исключает возможность родов, мы выдадим ей соответствующий документ». Само собой, документ этот будет стоить дорого. Так же, впрочем, как клиника и операция. Врач хотел двести пятьдесят марок задатка. В конце концов, мы уговорили его снизить цену до двухсот. Салли хотела отложить пятьдесят – на новые ночные рубашки, как она объяснила мне позже.

Наконец наступила весна. Из кафе выносили деревянные щиты на тротуар, открывались лавки мороженщиков.

Мы отправились в частную лечебницу в открытом такси. Стояла чудесная погода, настроение у Салли сильно улучшилось. Хотя фрейлейн Шрёдер храбрилась и пыталась улыбаться, на самом деле она чуть не рыдала. «Надеюсь, врач не еврей? – сурово спросила меня фрейлейн Мейер. – Не отдавайте ее в лапы мерзких евреев. Эти скоты вечно норовят нагреть руки на чужом несчастье».

У Салли была уютная комната с балконом, чистая и светлая. Вечером я еще раз навестил ее. Лежа в постели, она выглядела совсем девочкой.

– Привет, милый… Пока еще не прикончили меня, видишь. Но сделали для этого все возможное… Веселенькое местечко, ты не находишь? Посмотрел бы на меня Клаус, свинья эдакая… Вот что получается, когда не понимаешь его душу…

Ее слегка лихорадило, и она много смеялась. Одна из сестер на минуту вошла в палату, как будто что-то искала, и почти сразу же вышла.

– Она страсть как хотела посмотреть на тебя, – объяснила Салли. – Видишь ли, я сказала ей, что ты – отец. Ты не возражаешь, дорогой?

– Вовсе нет. Я даже польщен.

– Так проще. Им кажется странным, если нет отца. А я не хочу, чтобы на меня косо смотрели и жалели, как бедную девушку, преданную и брошенную любовником. Не очень-то завидная роль, правда? Поэтому я сказала сестре, что мы страшно любим друг друга, но жутко стеснены в средствах и пока не можем пожениться. Мы мечтаем о том, как мы разбогатеем, станем знаменитыми и заведем семью из десяти детей. Бедняжка так расчувствовалась, что даже всплакнула. Сегодня вечером, во время дежурства, она собирается показать мне фотографии ее молодого человека. Трогательно, правда?

На следующий день фрейлейн Шрёдер и я пошли в лечебницу вдвоем. Салли лежала без движения, натянув простыню до подбородка.

– А, привет! Не хотите присесть? Сколько сейчас времени? – Она тяжело повернулась и потерла глаза. – Откуда эти цветы?

– Это тебе, Салли, от нас.

– Как мило с вашей стороны. – Салли безучастно улыбнулась. – Простите, у меня сегодня голова совсем дурная. Все из-за проклятого хлороформа.

Мы пробыли у нее всего несколько минут. По пути домой фрейлейн Шрёдер казалась ужасно расстроенной:

– Поверите ли, герр Исиву, я бы из-за родной дочери так не убивалась! Когда видишь, как бедная девочка страдает, кажется, сама бы легла вместо нее.

На следующий день Салли было уже много лучше. Мы все – фрейлейн Шрёдер, фрейлейн Мейер, Бобби и Фриц – пришли навестить ее. Фриц, естественно, не имел ни малейшего представления о том, почему Салли находится в клинике. Ему сказали, что ей вырезали небольшую язву, и как всегда, когда человек не в курсе, он отпускал разного рода случайные и крайне уместные замечания по поводу аистов, капусты, колясок, младенцев и даже подробно передал свежую сплетню об одной даме из берлинского высшего общества, про которую поговаривали, будто недавно она перенесла незаконную операцию. Мы с Салли старались не глядеть друг другу в глаза.

Вечером следующего дня я навестил ее в лечебнице в последний раз. Наутро ее пообещали выписать. Салли была одна, и мы вместе сидели на балконе. Она как будто пришла в себя и уже могла передвигаться по комнате.

– Я сказала сестре, что никого не хочу видеть, кроме тебя. – Салли томно зевнула. – Я так устаю от людей.