Томас Гарди - Взор синих глаз [litres]

– Нет, нет, нет, папа, – простонала она.

Известно, что из всех мучений, сопровождающих несчастливую любовь, худшее – мысль о том, что страсть, которая вызвала их появление на свет, может угаснуть.

– Эльфрида, – сказал ее отец с грубым дружелюбием, – я работаю над превосходным планом, о котором не могу пока тебе рассказать. Исполненье этого плана будет выгодно и тебе, и мне. Это осенило меня совсем недавно – да, меня попросту осенило, – но я и помыслить не мог обо всех выгодах вплоть до сегодняшнего дня, пока не узнал про это разоблачение. Было бы крайне неразумно с моей стороны не пытаться поймать удачу за хвост.

– Мне не нравится это твое выражение, – парировала она устало. – Ты уже потерял почти все через такие вот превосходные планы. Неужели это снова какие-нибудь несуществующие рудники?

– Нет, мой план не касается рудников.

– Тогда акции на строительство железных дорог?

– Нет, речь не о железных дорогах. Это как те таинственные предложения в рекламе, приняв которые любой джентльмен, даже если Господь обделил его мозгами, способен преуспеть за неделю, не взяв на себя ни малейшего риска, не доставив себе неприятностей и не замарав рук. В любом случае, я тверд в своем намерении ничего об этом не рассказывать, пока все не будет устроено, хотя могу открыть уже сейчас, что у тебя вскоре появятся другие дела вместо того, чтоб забивать себе голову мечтами о Стефане Смите. Помни, я намерен вести себя не гневно, а дружелюбно по отношению к молодому человеку; ради тебя я смотрю на него как на друга – до некоторой степени. Но и этого довольно; а через несколько дней ты и сама будешь думать в точности так же, как я. Ну, ступай в свою комнату. Юнити принесет тебе наверх ужин. Я не желаю, чтобы ты была здесь, когда он вернется.

Стефан воротился обратно к коттеджу, который покинул всего два-три часа назад. Он добрался до ограды парка Энделстоу и вступил под роскошную сень листвы деревьев, растущих на опушке; лучи лунного света, пробиваясь сквозь эти лиственные своды, путались в его кудрях – и казалось, что над головой у него сияние, – да светлыми пятнами плясали на его спине при быстрой ходьбе. Когда он пересек дощатый мосток и через калитку вошел в сад, он увидел залитую лунным светом фигуру, что направлялась от прилегавшего к дому участка в сторону самого дома, но с другой его стороны. То был его отец с рукой в перевязке, который осматривал сад, ярко освещенный луною, а в особенности – то место, где росла самая молодая поросль репы, осматривая ее перед тем, как запереть коттедж на ночь.

Он поприветствовал сына со своей обычной энергичностью.

– Хэлло, Стефан! А мы уж минут через десять собирались отправиться на боковую. Забежал узнать, что со мной стряслось, мой мальчик?

Доктор приходил и уже ушел, и было провозглашено, что это легкий ушиб руки, хотя такой ушиб признали бы гораздо более серьезным, занимай мистер Смит ступеньку повыше на общественной лестнице. Беспокойные расспросы Стефана были вызваны скорее словами сожаления его отца, что, дескать, его подручным-каменщикам будет сложно обходиться без него ближайшие два дня, чем заботой о том, сколько боли причинило ему происшествие. Вместе они вошли в дом.

Джон Смит – коричневый, как палые листья осенней поры, если говорить о его коже; белый, как снега зимы, если вести речь о его рабочей одежде, – мог служить прекрасным образцом типичного деревенского архитектора-любителя. Как это обычно случается с большинством деревенских ремесленников, в нем было слишком много индивидуальности, чтобы называть его типичным рабочим – тем результатом обтачивания прибрежной гальки морскими волнами большого города, что производит метаморфозу, когда множество «я» становятся частью единого класса.

Его работа не принесла ему той специализации, что отличает городских ремесленников. Несмотря на то что он был, грубо говоря, только каменщик, он также не считал ниже своего достоинства помогать ворочать каменную глыбу, если двигать такие глыбы составляло необходимость работы на сегодня, да класть шифер или изразцы, если крышу нужно закончить до наступления дождливой погоды, а под рукой не находилось никого, кто сделал бы это лучше. Правду молвить, раз или два в разгар зимы, когда морозы властно запрещали всякое использование мастерка, переноску каменных блоков, разведение строительного раствора да строительство фундаментов, ему даже случалось принимать участие в рубке и распиле деревьев. Более того, он на своем участке земли так много лет занимался огородничеством, что при необходимости мог зарабатывать себе на жизнь и этим занятием.