Томас Гарди - Взор синих глаз [litres]

– Ах, это просто набор пустозвонных фраз, но мне не нужна твоя любовь, если она дает этакую простую и плоскую картину моего облика; и ни в чем-то ты не уверен, и все такие холодные и рассудочные у тебя размышления; я же говорю о том, что ты ПОЧУВСТВОВАЛ, когда, знаешь, Стефан, – на этой фразе она тихонько рассмеялась и бросила на него игривый взгляд, – когда ты сказал самому себе: «Я определенно полюбил эту молодую леди».

– Никогда я не говорил себе этого.

– Стало быть, ты сказал себе: «Я никогда не полюблю эту молодую леди».

– Этого я тоже себе не говорил.

– Тогда это было: «Я думаю, что полюблю эту молодую леди»?

– Нет.

– А как тогда?

– В этом было так много колебаний… никакой определенности.

– Скажи мне, скажи, скажи!

– Это было: мне не следует думать о ней, если я люблю ее по-настоящему.

– Ах, вот этого я как раз не понимаю. Этак я из тебя ничего не вытяну. И не буду я больше никогда тебя спрашивать – никогда больше, – чтоб ты признался мне от чистого сердца, почему ты любишь меня.

– Милый мучитель, какая в том нужда? Все это сводится к одному простому признанию: были времена, когда я не знал и не любил тебя; а теперь настало время, когда я тебя увидел и полюбил. Довольно ли этого?

– Да, я удовольствуюсь этим… Знаешь, я размышляла, за что я полюбила тебя. Разумеется, ты очень красивый; но я даже не это имела в виду. Я полюбила тебя оттого, что ты такой послушный и добрый.

– Не совсем подходящие качества, чтобы за них полюбить мужчину, – сказал Стефан отчасти разочарованным тоном, в котором прозвучала самокритика. – Ладно, это не имеет значения. Я намерен просить у твоего отца благословения на наш брак, как только мы войдем в дом. Наше обручение может продлиться долго.

– Я буду дорожить им тем больше… Стефан, не говори ничего моему отцу вплоть до завтрашнего утра.

– Почему?

– Потому что если он станет возражать… я не думаю, что он станет, но если вдруг будет… то у нас останется еще день в запасе, чтобы насладиться своим счастьем, поскольку мы будем пребывать в неведении… Ну, о чем ты так глубоко задумался?

– Я думал о том, как моему любимому другу Найту понравилась бы эта сцена. Я хотел бы, чтоб он был рядом с нами.

– Кажется, ты им очень увлечен, – отозвалась она, и нотки ревности прозвучали в ее голосе. – Должно быть, он очень интересный человек, раз сумел так высоко подняться в твоем мнении.

– Интересный! – вскричал Стефан, лицо его просияло, он загорелся пылом. – Тебе следовало сказать: благородный.

– Ох да, да, я и позабыла, – сказала она немного саркастическим тоном. – Самый благородный человек во всей Англии, как вы изволили сказать вчера вечером.

– Он прекрасный человек, и можете смеяться над этим, если вам угодно, мисс Эльфи.

– Знаю, он твой герой. Но чем же он занимается? Всем на свете?

– Он писатель.

– Но что же он написал? Я никогда не слышала его имени.

– Потому что он сам и несколько других, таких же, как он, объединились в огромное МЫ, а именно в неосязаемое общество, что называется «Презент», это общественно-литературный журнал.

– И он всего лишь обозреватель?

– ВСЕГО ЛИШЬ, Эльфи! Ты что, можно сказать, это честь – писать для «Презента». Гораздо почетнее, чем быть сочинителем романов.

– Это камень в мой огород и нападки на мой бедный роман «ПРИ ДВОРЕ ЗАМКА КЕЛЛИЙОН».

– Нет, Эльфрида, – тихо сказал он, – я вовсе не это имел в виду. Я хотел сказать, что он и впрямь выдающийся литератор в некотором смысле слова, а не простой обозреватель. Он пишет вещи более высокого класса, чем обзоры, хотя порой пишет и рецензии на книги. Его обычными произведениями являются социальные и критические эссе – вот что публикуется в «ПРЕЗЕНТЕ», а не только литературные обзоры.

– Я допускаю, что он талантлив, раз пишет для «Презента». Нам присылают этот журнал, но нерегулярно. Я хотела, чтобы папа оформил подписку, но он такой консервативный. Ну, следующее, что мне откроется о мистере Найте… он добрейшей души человек, сдается мне.

– Он человек превосходный. Надеюсь, когда-нибудь я стану его близким другом.

– Разве сейчас вы с ним не друзья?

– Нет, не настолько близкие, – отозвался Стефан таким тоном, словно предположение Эльфриды было экстравагантным. – Видишь ли, это вышло вот как, он родом из тех же мест, что и я, и он меня кое-чему учил; однако я пока еще не могу назвать себя его близким другом. Как я буду счастлив, когда стану богатым и знаменитым и смогу держаться с ним на равных! – И глаза Стефана засияли, как звезды.