Станислав Грибанов - Полгода из жизни капитана Карсавина

Когда лодки вошли в Песчанку, парни предложили девчатам купаться. Те заартачились: волосы помокнут. Тогда Санька брызнул водой на сидящую подле него Аниску. Девчата завизжали, начали пригоршнями бросать воду парням в глаза, в рот. Скоро отказываться от купания уж не было причины.

Лодки причалили к кусту, девушки, отделившись, разделись шагах в пятидесяти от парней, стыдливо прячась в завесы юбок и рубах. На горячем, полдневном солнце засверкали розовые девичьи тела, замелькали по отлогому песчанику и посыпались в воду, разрывая опрокинутые в ней облака и солнечную синь.

Тина промчалась в воду стрелой. Нырнув, дошла до дна и там, охлажденная родниками придонная вода остужающе-сладостно заскользила вокруг кровеносного тела. Неподвижный Мартын проследил за ней, и когда она уже скрылась в воде, мигом смахнул с себя легкую рубашку с погонами, ботинки, брюки, ринулся в реку и, сильными взмахами мускулистых рук рассекая воду, поплыл туда, где в букете девичьих голов серебрилась голова Типы.

Парни с шумом и восторженным гоготом устремились за Мартыном. Девушки храбро встретили атаку, зашвыряли парней фонтанами сверкающих брызг. Парни приостановились, но Мартын в это время нырнул и ухватил за ногу Тину. С оглушительным визгом Тина рванулась прочь, и вся стая девичья бросилась врассыпную, бурля и вспенивая ногами воду.

Мартын догонял Тину, уплывшую далеко вперед. Вспыхивала розовым цветом грудь, искрились солнечной, избыточной радостью глаза или с плеском вскидывалось колено — Мартын ничего не замечал, он видел только одну сверкающую копну волос и в бронзе загара вычеканенную шею. И вот он уже совсем близко, уж видит под стеклом зеленеющей влаги молочно-розовый скат плеч, играющих и переливающихся в движении, видит русалочный изгиб спины, уходящий, растворяющийся в зеленой темени водной глуби.

— Тина…

Она повернула голову и призывно обожгла горячим взглядом: знала, что Мартын плывет за ней, замедляла движения и, когда он догнал, обессиленная, обвила его шею руками, прижалась к сильному плечу упругой грудью, горячею во влаге, и закрыла глаза…

— Мартын, Мартын, глядите, мы все в огне: жемчуг, серебро, изумруд — господи, как хорошо! Я праздную мое счастье!..

Мартын держал Тину на руках, она барахталась, хохотала, слепла от брызг и все время чувствовала его руки, которые были очень смелые в воде.

Ныряя и глядя друг на друга под водою, они не узнавали друг друга: призрачными казались лица и тела; белое тело Тины — голубовато-серебряным; смуглое тело Мартына — серебряно-розовым; оба, как цветы подводные. И грубым казался солнечный свет после подводного сумрака, жар солнечный — убийственным. Но земные к земле вернулись — выплыли на берег.

Тина первой выбежала на отмель, радостно щурясь, закинула тяжелые пряди волос назад, за спину, — крупные капли воды покатились с ее белого крепкого тела. Когда подошел Мартын, она взяла его за руку и повела на опушку старого леса.

Казалось, что вокруг на тысячи километров — ни единой человеческой души, — везде только один этот зеленый, таинственный лес, своей жизнью живущий, свою тайну ведающий, старый, как мир. Темный, перепутанный, тысячами зеленых глаз он внимательно и жутко смотрел на двух молодых людей, неожиданно появившихся в его царстве. А идти здесь было удивительным блаженством. Мох, мурава, песок — каждый по-своему — сообщался с босой подошвой, и по-разному солнце и тень ложились на горячий шелк тела.

Где-то сзади звонко перекликались голоса, взвизги, всплески, только Мартын уже не слыхал их. Насыщалась кровь огнем, мускулы — сталью, голова — хмелем буйным.

— Го-го-го-о!.. — закричал он на низко нависшего на распластанных крыльях кобчика таким избыточно звучным голосом, что птица, как подстреленная, метнулась прочь, затрепетала крыльями, взмыла ввысь и исчезла.

А Тина, жаркая, красивая, бросив руки врасплох, упала в высокую траву, потянув за собой Мартына, и он лег рядом, на грудь, повернув голову так, чтобы видеть ее. Глаза Тины были закрыты, рот, чуть открытый, слегка улыбался. Гибкая травинка наклонилась над ее лицом, и муравей, карабкаясь, переполз с травы на шею.

Вокруг стало так тихо, что, казалось, слышно, как звенит раскаленный солнечный воздух от быстрого дрожания синевато-прозрачных крыльев стрекоз.

— Тина… — нерешительно сказал Мартын. Звук собственного голоса показался ему незнакомым, и он почувствовал, как кровь бросилась в голову…