Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

– Чужой? – спросил Николай, садясь рядом с Зораидой на дерновую скамью и взяв ее за руку, в которой она держала розу, уже наполовину осыпавшуюся. – Разве я для вас чужой, мадемуазель Зораида? Разве государыня не назвала меня вашим братом, а вас моей сестрой.

– Да, она это сделала, – промолвила Зораида, – и я люблю великую султаншу, хотя она и ведет войну против великого падишаха, повелителя моего отца, и хотя я понять не могу, как она, женщина, властвует над мужчинами. Я попала к ней в плен, я была ее рабыней, а она приняла меня с материнской лаской и добротой. Своей матери я никогда не знала; она умерла, когда я еще была малым ребенком. Я люблю великую султаншу, как любила бы свою мать, и я повиновалась ей, когда она мне приказала считать вас своим братом. Но ведь это не так, – сказала она, печально покачав головой, – вы мне – не брат, и если бы даже было так, то и тогда едва ли я могла бы показать вам свое лицо там, на моей родине; видеть лицо женщины имеют право только два человека: ее отец и ее супруг.

При последних словах Зораида медленно подняла на пажа взор; их взгляды встретились, ее рука дрогнула в его руке и лица их обоих зарделись ярким румянцем. Она хотела отнять руку, но Николай Сергеевич удержал ее в своей, с мольбою во взор взглянул на нее, медленно опустился пред нею на колена и сказал:

– Да, Зораида, быть вашим братом я не могу, это невозможно; как ни могущественна государыня, но против природы она не может идти, не может создать между нами родственную связь; но она не в силах также разорвать связь, приковавшую мое сердце к вам навеки более сильно, чем то могла бы сделать родственная связь. Только супруг может видеть лицо жены, – продолжал он, – а я, Зораида видел ваше лицо так часто, что ваш образ запечалился в глубине моей души, и поэтому я имею право надеяться, что вы со временем позволите мне жить исключительно для вас и в вас одной находить счастье жизни; без вас я все равно не могу жить и другого счастья мне никогда не найти на земле.

Щеки молодой турчанки зарделись еще сильнее, чем до сих пор. Николай Сергеевич горячо прижал ее руку к своим губам; она не отняла руки и не опустила взора пред его пылающими взглядами, но только печально покачала головой к тихим, жалобным голосом проговорила:

– Ах, я знаю, что вы не можете быть моим братом!.. так брат не смотрит на сестру, и у сестры, – прибавила она чуть слышно, – так не бьется сердце, когда оно заслышит голос брата. Я чувствую, что существует связь более прочная, более теплая и неразрывная, чем кровная связь, но…

– Разве это – не счастье, не огромное счастье?! – воскликнул Николай, заключая ее в свои объятья и целуя ее влажные, обращенные на него, глаза: – Но я попрошу государыню, чтобы она дала мне такое место, где я мог бы достичь славы и почестей; мы молоды, времени у нас впереди много и я чувствую себя достаточно сильным, чтобы добиться всего самого наивысшего; государыня добра и милостива и тогда, Зораида, я попрошу у нее того, что имеет для меня наивысшую цену в жизни, если конечно вы, – прошептал он ей на ухо, – дадите мне разрешение на это.

Как очарованная, глядя ему в глаза, Зораида склонила голову на его плечо, Николай Сергеевич наклонился к ней еще ближе, их губы встретились в первом нежном и вместе с тем горячем поцелуе любви.

– О, Николай, – сказала она, наконец, слегка отстраняясь и мечтательно глядя ему в лицо, – что мы сделали? Это – несчастье, большое несчастье; но все же так должно было случиться; это – судьба, кисмет, неумолимо руководящей жизнью человека; то, что дремало в моей душе, проснулось; я люблю только тебя, Николай; но все-таки ты никогда не будешь моим, и я умру от тоски, как умирает соловей, когда сорвут розу, к которой были обращены его песни!

– Почему это – несчастье? – спросил Николай. – Почему ты не можешь быть моею, дорогая моя? Государыня могущественна и добра и я сделаюсь достойным тебя!

– О, ты достоин самого наивысшего! – сказала Зораида, обвив его руками и еще раз целуя его уста, – но я не принадлежу султанше твоего государства; она сама сказала, что я не буду рабыней, а отец не пожалеет никаких сокровищ в мире, чтобы выкупить меня; я принадлежу моему отцу, я возвращусь к нему и ему я должка повиноваться. Я часто слышала, как его люди шепчут между собою о том, что он жесток и суров; но я этому не верю; если бы это даже было правдой относительно всех других, но ко мне он был всегда добр и ласков, каждое мое желание он исполнял и я, в свою очередь, обязана любить и почитать его и быть послушной его воле.