Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

– Вы не сделаете этого, ваше императорское величество, – воскликнул Николай Сергеевич, – вы, моя всемилостивейшая государыня, не разрушите созданного вами и не принудите к неблагодарности и неповиновению преданнейшей вам души.

– Нет, – сказала государыня, подавая руку Николаю Сергеевичу, – нет, я не сделаю этого, я не стану удерживать тебя, но, клянусь Богом, пусть будет известно визирю и даже самому султану, что мое могущество будет охранять каждый волос на твоей голове и что все турецкие военнопленные будут порукою за твою жизнь. Вот, – задумчиво продолжала она, – ничто в нашем земном существовании не чисто и не совершенно! Так с этой чудной вестью о победе связаны огорчения и заботы этого бедного ребенка, любимого мною… И я, победоносная императрица, не в силах осчастливить тех, кто близок моему сердцу! Но все же теперь довольно об этом!.. В человеческих силах исполнить свой долг во всяком положении. Вы все исполнили свой, и да благословит вас Господь за это! Сегодняшний день принадлежит радости императрицы по поводу победы ее знамен. Ступай со своим отцом, Николай, а ты, Зораида, останешься при мне; сегодня вечером вы еще можете порадоваться вместе с другими счастью и блеску, завтра же вы вступите на свой тяжелый путь, на котором вас будет охранять ваша императрица.

Она с полным величия достоинством откланялась и повела с собою Зораиду в свои покои, а Салтыков со своим сыном отправился в огромный приемный зал, в котором уже собрались в бесчисленном множестве придворные.

Все осыпали его поздравлениями и вопросами, но Салтыков с мрачной серьезностью давал лишь краткие, холодные ответы и его взор печально покоился на сыне.

Пока камеристки государыни приготовляли ей великолепные императорские одеяния, Екатерина Алексеевна поспешила через потайной ход к Потемкину; последний встретил ее, сияя от радости, так как и в уединенную комнату больного уже проникла весть о победе.

Государыня бросилась на его грудь и осыпала его страстными поцелуями.

– Самая страшная опасность отвращена, мой друг, – воскликнула она, – как мне благодарить тебя, что ты удержал меня и внушил мне мужество довериться своей звезде и отклонить руку, требовавшую меча моей империи за свою помощь! Теперь я – вновь императрица, в моей руке блестит победоносный меч России, и я чувствую в себе силу повергнуть в прах и все другое, что предстоит еще преодолеть.

Государыне хотелось поделиться избытком гордой радости, но она лишь ограничилась несколькими словами. Время торопило и она поспешила обратно, чтобы занять свое место на торжественном, благодарственном молебне пред алтарем Казанского собора, где уже собралось все духовенство, с митрополитом во главе.

– Она чувствует сама силу повергнуть все в прах пред собою, – сказал Потемкин, мрачно смотря ей вслед. – Она – императрица. А что такое я? Тяжела дорога к великой цели, но, тем не менее, я достигну ее, если только сперва будет сброшен со своей высоты тот, кто поднял против меня свою наглую руку, кого я смертельно ненавижу и кто, тем не менее, имеет власть над Екатериной, так как она боится его.

Потемкин сел на диван, подпер руками голову и, глубоко задумавшись, остался неподвижно сидеть в своей комнате.

Между тем, на улицах загрохотали пушки, зазвучали колокола, послышались ликующие клики народа, приветствовавшего императрицу, которая, с диадемою на голове, в золотой порфире с двуглавым орлом, наброшенной на плечи, окруженная всем своим двором, появилась в Казанском соборе, чтобы торжественно отпраздновать победу, одержанную по ее приказанию ее великим фельдмаршалом. Гордое слово, которое она написала и которое незадолго пред тем казалось безумною дерзостью, превратилось в действительность, и опьяненный радостью народ не сомневался более, что слово императрицы имеет власть осуществлять даже невозможное.

Князь Григорий Григорьевич Орлов также появился среди верховных сановников на торжественном молебне; он был в парадной форме фельдцейхмейстера; эфес его шпаги, эполеты, аграф на шляпе и орденская звезда сияли бриллиантами неоценимого достоинства; казалось, что не одним своим блестящим появлением, но и громким оживлением, с которым он высказывал всем встречным свою радость по поводу одержанной фельдмаршалом Румянцевым победы, он желал выказать, какое живое участие он принимает в этом счастливом для императрицы и для государства событии. Однако его лицо было бледно, мрачные тучки пробегали на лбу и его взоры беспокойно блуждали вокруг. Он искал в свите императрицы Потемкина, и отсутствие ненавистного ему фаворита обеспокоило его еще более чем то могли бы сделать величайшее знаки благоволения, оказанные императрицей своему генерал-адъютанту.