Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

Между тем Иоанн Антонович, очень близко придвинувшись к старому сержанту, сказал:

– Я в эти дни все вспоминаю своего бедного отца, Вячеслав! Мне он приснился два раза… О, я помню его очень хорошо, хотя уже долго сижу здесь и меня давно разлучили с ним эти зверские разбойники. Он был так красив и смотрел так ласково на меня!.. Я был тогда едва по пояс и отец рассказывал про Германию, откуда сам был родом, и про моего прародителя, императора Петра Великого… О, я его любил гораздо больше, чем мать; она часто бранила меня, когда я резвился или спрашивал, почему я не смею ходить по зеленым лугам, которые я видел издали через решетчатое окошко. Она смотрела на меня холодными, злыми глазами или начинала плакать и запрещала мне задавать такие вопросы. А мой отец учил меня, что существует Бог, предназначающий каждому человеку его судьбу, которую тот должен сносить безропотно. И я повиновался бы этому, я вынес бы все, если бы мне позволили оставаться вместе с отцом. Но этой разлуки, Вячеслав, я никогда, ей Богу, не прощу им!

Он поднял кверху сжатые кулаки и густая краска покрыла его лицо.

– Успокойтесь, батюшка, успокойтесь! – заговорил Вячеслав. – Ведь и это – попущение Божье… послано вам Господом Богом!.. Многим посылается еще более тяжелое испытание; и если вы покорно и мужественно подчинитесь воле Божьей, то Он может переменить вашу судьбу и опять дать вам свободу.

– Это так и будет, Вячеслав, – сказал Иоанн Антонович, – ты это знаешь! Ведь тот благородный офицер обещал нам… После того дня он не приходил к нам, но я уверен, что он придет! Разве я видел бы во сне моего отца, если бы мне не улыбалось счастье? А отец может принести мне только счастье; он наклонился ко мне, как это делал в отдаленные дни моего детства, и поцеловал меня в лоб, а его дорогие глаза смотрели на меня, как прежде. Когда я проснулся, то дал обещание, что мой отец будет сидеть рядом со мной на троне, когда я буду императором, и все должны будут преклоняться пред ним. И я велю разыскать по всей России тех разбойников, которые отняли меня от отца, и надменных тюремщиков, которые мучили его… И тогда, Вячеслав, их кровь будет орошать землю на его глазах и их головы падут к его ногам!

– Батюшка, отец родной! – умолял Полозков, крестясь и с ужасом поглядывая по направлению к соседней комнате, – не говорите таких слов! Молите Господа Бога, чтобы Он смилостивился над вами!.. И если Он действительно даст вам свободу, то будьте и вы ко всем милостивы, как и Он.

– Да, ко всем, – сказал Иоанн Антонович, скрежеща зубами, – но не по отношению к тюремщику моего отца и тем разбойникам, которые вырвали меня из его объятий.

Вячеслав затряс головой и протянул руки, как будто умоляя небо не слышать этих угрожающих речей.

Иоанн Антонович лежал молча на подушках и его рука, сжатая в кулак, повисла. Все громче становились его глубокие вдыхания, веки постепенно опускались; он, казалось, засыпая, продолжал видеть картины мести, которые так испугали старика Вячеслава.

Внезапно он приподнялся.

Одновременно Улузьев и Чекин в соседней комнате прекратили игру и вскочили.

Послышался совсем близко ружейный выстрел, непосредственно за ним грянуло еще несколько выстрелов и стали доноситься издали несвязные звуки.

– Что такое? – воскликнул Улузьев. – Стреляют в такой час?

Он и Чекин тотчас же надели свои гренадерские шапки, отвели курки пистолетов, лежавших в стороне на столе, и, взявшись за рукоятки шпаг, ожидали дальнейших событий.

Иоанн Антонович схватил за руку Вячеслава и шепотом сказал ему:

– Ты слышишь? Это идут мои освободители; Господь, карающий врагов, помоги им!

Некоторое время в обеих комнатах царила глубокая тишина; лишь едва слышны были дыхание прислушивающихся и тихий молитвенный шепот старого Вячеслава, упавшего на колена у постели Иоанна Антоновича.

Шум снаружи становился все резче, все ближе и скоро можно было расслышать приглушенные и как бы издали доносившиеся возгласы:

– Да здравствует Иоанн Антонович, наш законный царь!

– Ты слышишь, Вячеслав, ты слышишь это? – крикнул Иоанн Антонович. – Это – они!.. Мне принадлежат теперь престол и власть; недаром приснился мне мой отец!

Вячеслав продолжал молиться.

Иоанн Антонович вскочил с кровати и стоял в одном нижнем белье посреди комнаты, вытянув вперед шею и расставив руки, причем его глаза светились лихорадочным блеском.

Вот раздался глухой гул слов, сказанных Мировичем в скважину замка.