Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

– Для меня было бы неприлично пред моими солдатами и здесь, при нашей первой встрече, – заговорил визирь на чистом, беглом французском языке, – объясняться с вами на иноземном наречии; но вы – храбрый воин, генерал, и, мне кажется, мы лучше поймем друг друга и скорее придем к концу, если будем беседовать с глаза на глаз и если наши слова не будут передаваться через третье лицо. Неотвратимой и необъяснимой воле судьбы, управляющей миром, угодно было дать вам победу надо мной; мой народ нуждается в мире и мой всемилостивейший повелитель-падишах не может продолжать войну, не искушая Аллаха и не навлекая на нас Его гнева. Изложите свои требования и подумайте о том, что даже побежденного противника надо уважать и что неразумно доводить великий народ до отчаяния.

– Благодарю вас, ваша светлость, за искренность и доверие ко мне, – ответил Салтыков. – Отвечая в том же духе, я сейчас же обозначу вам крайний предел наших требований; от них мы решительно не можем отказаться, даже подвергаясь опасности продолжать войну, в которой мы, судя по теперешнему положению дел, должны остаться победителями, но которая все-таки стоила бы нам бесчисленных жертв. Государыня императрица, моя августейшая повелительница, требует, прежде всего, – продолжал он, причем визирь, внимательно прислушиваясь к его речи, наклонил немного голову в бок, – свободного плавания для русских судов по Черному и другим турецким морям, точно так же, как и свободного, беспрепятственного прохода их через Дарданеллы.

Визирь с прежним неподвижным выражением в лице возразил:

– Это равносильно тому, что мы сами предадим в ваши руки столицу своего государства, ключ своего могущества, безопасности самого падишаха.

– Ваша светлость! Быть может, вы были бы правы, – сказал Салтыков, – если бы мы теперь намеревались заключить мир с задней мыслью нарушить его. Но такой задней мысли нет у нашей государыни; мы померили свои силы в тяжелом бою, а теперь мне кажется лучше и достойнее двух великих народов соединить свои силы для ограждения европейского Востока от коварства и насилия западных народов, видящих в Турции и России только добычу, которую они желали бы использовать для своих выгод. Государыня императрица не только желает мира; она предлагает союз, который обоим союзникам должен принести большую пользу, если они сообща согласятся вести торговлю в Черном море: другу можно открыть двери своего дома.

– Друг приходит безоружным, – возразил визирь, – он кладет свое оружие у порога двери гостеприимного дома.

– Так оно и будет, – ответил Салтыков, – государыня императрица требует свободного пропуска через Дарданеллы только для своих торговых судов, а в морях у Константинополя должно стоять только одно боевое судно, представляющее собой знак почетного внимания, а не опасность для союзника.

Визирь глубокомысленно опустил голову на грудь.

– Я принимаю условия, – сказал он затем, – я принимаю их, так как верю вашим словам, генерал, и еще потому, что для моего повелителя и моего народа в открытом и крепком союзе с храбрым русским соседом я вижу более чести и пользы, чем в бесполезной дружбе с коварными, лицемерными англичанами и бессильными французами, которые никогда еще не оказали нам серьезной поддержки в нужде.

После этого Салтыков заявил:

– Я должен дальше выговорить для императрицы Азов, Таганрог и Кинбурн; все остальные владения, занятые нами, после заключения мира будут очищены от наших войск.

Визирь наклонил голову и сказал:

– Азов, Таганрог и Кинбурн в ваших руках, у нас нет власти отнять их у вас; по справедливости победитель имеет право предъявлять свои требования на вознаграждение я принимаю эти условия.

– Этим оканчиваются наши требования, – продолжал Салтыков. – Однако еще не все, – сказал он с некоторой нерешительностью. – Императрица в своем великодушии считает своей обязанностью позаботиться и о тех союзниках, которые в настоящую войну оказали нам содействие, и спасти их от мести, которая могла бы угрожать им.

Визирь насторожился.

– Крымский хан, – продолжал Салтыков, – стал под защиту государыни императрицы…

– Крымский хан – бунтовщик, дерзко нарушивший свои верноподданнические обязанности по отношению к нашему всемилостивейшему падишаху, – воскликнул Моссум-оглы.

– Он выговорил себе признак своей независимости, – возразил Салтыков. – Он утверждает, что Турция не имеет никакого права требовать от него уплаты податей и послушания.