Эра Ершова - В глубине души

Он помнил, как зашел в зоомагазин, где пахло мышиным пометом и из всех клеток бусинками хомячьих глаз выглядывало неприхотливое детство — хорошо!

Но это не то, совсем не то, что ему было нужно.

Люсик немного погрелся и пошел дальше.

Постоял у театра Вахтангова, почитал репертуар и подумал, что они с Региной уже давно не выходили из дома, а раньше бывали в театре чуть ли не через день.

Потом он заходил куда-то еще и еще, а потом не заметил, как оказался у двери хорошо знакомого букинистического магазина.

В этом магазине в юности он проводил немало часов. Ему нравился совершенно особый запах бумажного тлена, нравилось лицо продавца — бородатое, умное, древнее, нравились люди, заходившие, чтобы поглазеть на старинные издания, которые в изобилии лежали под стеклом на витрине.

Тогда, в студенческие годы, весь этот старый хлам его не интересовал совершенно.

Они с друзьями охотились за современными изданиями, Люсик ни разу не видел, чтобы кто-нибудь купил книгу с превратившимися в темное кружево краями, по цене, за которую можно было купить целое собрание сочинений Алексея Толстого или Паустовского.

Люсик остановился перед обшарпанной дверью, и сердце его потяжелело от радостного предчувствия. Что-то похожее он испытывал, когда шел на первое свидание с Региной.

Прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, Люсик уставился невидящим взглядом в витрину. Он как будто примерз к ледяному асфальту, когда дверь в букинистический магазин отворилась и оттуда вышел мужчина неопределенного возраста в перелицованном драповом пальто с шарфом на голове.

Он вежливо придержал дверь, как бы приглашая Люсика войти.

— Спасибо! — Люсик шмыгнул вовнутрь, пробежал несколько ступенек вниз и сразу уткнулся взглядом в человека, который поражал своей барской наружностью.

Такого на советских улицах не встретишь. Он стоял, элегантно облокотясь на старинную этажерку, из-под распахнутой волчьей шубы виднелся костюм из такого красивого материала, что так и хотелось провести по нему рукой, теплые ботинки из тонкой кожи бережно облегали ногу.

Мужчина держал в руках фолиант в красном переплете с золотым тиснением и любовно перелистывал страницы.

Когда Люсик вошел в магазин вместе с волной морозного воздуха, посетитель оторвался от книги и одарил его доброжелательным взглядом.

С трудом справившись со смущением, Люсик подбежал к стеллажу и, уткнувшись носом в какие-то журналы, усердно зашуршал страницами.

— Не там ищете, молодой человек! — услышал он за своей спиной голос незнакомца.

Люсик обернулся: на его физиономии было написано неподдельное изумление.

— Вы ко мне? — прошептал он и для надежности ткнул себя пальцем в грудь.

— К вам, к вам, к кому же еще? Здесь вроде бы, кроме нас, никого нет. Разве что Герман Карлович… — Мужчина повел взглядом в сторону продавца. — Но он никак не годится в молодые люди.

Герман Карлович улыбнулся и выразительно покачал головой — мол, все проходящее.

— Да отойдите вы от этого хлама! — воскликнул удивительный посетитель даже с некоторым раздражением в голосе.

Люсик оторвался от полок с журналами и, как завороженный, пошел в направлении этой барской особы, на ходу чувствуя, что в его движениях появляется нечто неприятное, холопское.

— Что это вы так смутились? — расхохотался незнакомец. — Из-за моей шубы, что ли? Да бог с ней, в самом деле. Разве это важно! Вы лучше объясните мне, как можно рыться в этом советском мусоре, когда здесь имеются вот такие издания? — Он протянул Люсику книгу, которую держал в руках.

От соприкосновения с такой вопиющей крамолой Люсику сделалось жутко и весело. Это сочетание слов — «советский мусор», произнесенных в присутствии двух свидетелей, еще несколько лет назад могло бы стоить всем троим жизни.

Люсик взял книгу — на красной обложке золотом было вытеснено: «Гоголь, собрание сочинений, 1851 год».

— Вы хоть понимаете, что держите в руках прижизненное издание Гоголя? — поинтересовался мужчина.

Люсик оторвал взгляд от книги и только сейчас заметил, что его собеседник молод и очень хорош собой.

— Понимаю… — ответил Люсик, и тяжесть книги в его руках как будто увеличилась в несколько раз.

— Откройте, откройте. Вы видите, какая бумага? — Мужчина провел холеной рукой по странице. — Сейчас таких книг не выпускают. Мелованная бумага — слишком дорогое удовольствие для издательств, а уж переплет с золотым тиснением и подавно. Да и писателей, произведения которых заслуживают подобного оформления, сейчас нет.