Эра Ершова - В глубине души

— Да нету у меня никакой колясочки. Я уж так, по привычке.

— Вот все вы так, — мягко упрекнул Чудаков. — За жизнь ребенка-то бороться надо!

— А я что делаю! Вон полземли исходила! — Зинаида чуть не плакала.

Она впервые в жизни почувствовала заботу. Заботу настоящую — не ту беспомощную, эфемерную, которой окружал ее поп, а энергичную, действенную, от которой в сердце распускается мягкий бутон надежды.

— Да что ж ходить-то неведомо куда? — продолжал Чудаков. — Ребенку в больницу надо.

— Да была я в этих больницах! Они там все что-то про Германию говорят.

— Ну…

— Да где я и где Германия.

— Ах, милая! — Чудаков потрогал пальцем напомаженную щеку девочки и брезгливо посмотрел на свой палец. — Германия-то совсем недалёко. Двадцать первый век на дворе.

И тут Зинаида не выдержала.

Как есть, во всем своем единственном обмундировании, она упала на колени прямо в грязь и, громко рыдая, воздела к чиновнику руки.

— По… по… по… — взмолилась она, — отец, родной, помоги!

Увидав мать в таком положении, девочка тоже залилась тихим плачем.

Чудакову все это не нравилось. Ситуация явно выходила из-под контроля. Эта тетка валяется в грязи, опять вся вывозилась, снимать невозможно, ребенок ревет прямо в ухо.

Чудаков не был злым человеком и людям иногда действительно помогал, но, объездив пол-Европы и усвоив хорошие западные манеры, он не мог спокойно смотреть на подобные сцены.

Вместо жалости они вызывали в нем раздражение.

«Что же это такое, почему люди нормально разговаривать не умеют, — думал он, — обязательно нужны какие-то крайности».

На помощь ринулся отец Михаил.

Он попытался поставить Зинаиду на ноги, но та сопротивлялась, и между ними завязалась какая-то непотребная борьба.

— Ну все, хватит! — наконец не выдержал губернатор и передал ребенка на руки охране. — Тебе придется монтировать из того, что есть, — крикнул он на ходу оператору, — а меня можешь доснять на даче. По коням!

Все гости мгновенно двинулись к машинам.

Перед Чудаковым почтенно распахнули дверь его лимузина. Он грузно уселся на заднее сиденье, машина тронулась.

И через затемненные стекла было видно, как беспомощно, опустив руки, застыла на толстых ногах Зинаида, а рядом с ней поп с больным ребенком на руках.

И сердце Чудакова дрогнуло.

— Останови! — крикнул он водителю.

Машина остановилась.

— На-ка вот, отнеси. — Он протянул сидящему с правой стороны от водителя охраннику пухлый конверт, который был приготовлен совсем для другого дела. — Отдай попу, скажи, что это пожертвование на церковь, а остальные средства, в том числе и на лечение ребенка, придут в ближайшее время.

Ближайшее время долго не наступало, а вместо этого наступила зима, как всегда, неожиданно.

Зинаида поселилась в доме у священника, где уже много лет не ступала нога женщины.

Отец Михаил был вдовцом. И чтобы не думать о том, что происходит с ее дочерью, Зинаида взялась налаживать расстроенное хозяйство.

У батюшки появилась горячая еда, и дом перестал быть таким бесприютным, темным.

Церковь так и осталась недостроенной, и через дырявую крышу в нее повалил снег. Проповедовать на улице зимой не получалось, люди не хотели мерзнуть.

И, боясь потерять то, что он собрал по крохам с таким трудом, отец Михаил решил двинуться в областной центр, добиться встречи с Чудаковым и призвать его к ответу. Все-таки он на всю страну давал обещания. Пусть теперь держит слово.

Запасясь пирогами на несколько дней, он оделся-обулся потеплее и тронулся в путь.

Дорога была нелегкой.

Электричка к ним не ходила, и приходилось ехать где на автобусе, где на перекладных.

Наконец, добравшись до места и несколько ошалев от городского шума, отец Михаил расположился на вокзале и решил здесь же переночевать, а с утра, со свежими силами, отправиться в администрацию.

Но отдохнуть за ночь ему не удалось, потому что жизнь вокзала произвела на него такое сильное, такое удручающее впечатление, что он не сомкнул глаз до самого утра.

Здесь, как в капле воды, отражающей мир вселенной, ярко и бескомпромиссно отражалась жизнь всей большой и неустроенной страны. Казалось, что люди застряли на этом вокзале со времен Второй мировой войны и что им, несчастным, неведомо, что на дворе наступил двадцать первый век и что это век компьютеров и новых технологий.

Они по-прежнему валялись на грязных тюках, как будто время отсортировало их и выбросило на этот вокзал, чтобы они не мешали всеобщему ликованию мира.