Эрих Ремарк - Ночь в Лиссабоне [litres]

Он долго смотрел на меня. Потом сказал: «Зайдите завтра».

Я не двинулся с места. «Не знаю, в чьих руках я буду завтра, – сказал я. – Сделайте это сегодня».

«Зайдите через два часа».

«Я подожду за дверью, – сказал я. – Более надежного места я не знаю».

Он вдруг улыбнулся. «Quelle affaire d’amour [19] Какая любовная история ( фр .). , – сказал он. – Вы женаты, а жить вынуждены как неженатые. Обычно бывает наоборот».

Я перевел дух. Часом позже он позвал меня в кабинет.

«Я созвонился с руководством лагеря, – сказал он. – О вашей жене действительно наводили справки. Согласно вашему предложению, мы запишем ее умершей. Тогда вас оставят в покое. И нас тоже».

Я кивнул. Странный, холодный страх вдруг навалился на меня, остаток суеверия, что судьбу искушать нельзя. Но разве я сам не умер давным-давно и не жил по документам умершего?

«До завтра все будет сделано», – сказал префект.

«Сегодня, – возразил я. – Однажды я просидел два года в лагере, потому что на один день опоздал с побегом».

Силы вдруг оставили меня. И он наверняка заметил. Я побледнел и был на грани обморока. Он послал за коньяком. «Кофе», – сказал я и рухнул на стул. Комната кружилась перед глазами в фиолетово-серых тенях. Только не падать, подумал я, когда в ушах зашумело. Хелен свободна, нам необходимо убраться отсюда!

К шуму и круженью примешивались лицо и голос, который кричал, сперва неразборчиво, потом очень громко. Я пытался следить за ним, за ним и за лицом, и наконец расслышал: «Вы что, думаете, я шучу, merde alors? Какого дьявола? Я не тюремщик, я порядочный человек, черт бы побрал всех и вся… Пусть уходят все… все!»

Голос опять куда-то подевался, и я не знаю, вправду ли он так кричал или мне почудилось. Принесли кофе, я, пошатываясь, вышел за дверь, сел на лавку. Немного погодя кто-то подошел и сказал, что надо еще немного подождать. А я и без того бы не ушел.

Потом вышел префект, сообщил, что все в порядке. Мне показалось, приступ слабости принес не меньше пользы, чем все мои слова. «Вам лучше? – спросил он. – Не стоит так меня бояться. Я всего-навсего мелкий провинциальный французский префект».

«Это больше, чем Господь Бог, – ответил я, совершенно счастливый. – Бог дал мне лишь весьма общее разрешение на жительство на земле, от которого мало проку. По-настоящему мне необходимо разрешение на жительство именно в этом округе, и дать его мне можете только вы один, господин префект».

Он засмеялся: «Но если вас станут искать, здесь опасность особенно велика».

«Если меня будут искать, то в Марселе опасность куда больше. Они решат, что я там, а не здесь. Выдайте нам разрешение на неделю. За это время мы успеем переправиться через Чермное море».

«Чермное море?»

«Это у беженцев такое выражение. Мы живем как евреи при исходе из Египта. За спиной у нас немецкая армия и гестапо, по обе стороны море французской и испанской полиции, а впереди обетованная земля Португалия с гаванью Лиссабона, откуда путь лежит в еще более обетованную Америку».

«У вас есть американские визы?»

«Мы их получим».

«Похоже, вы верите в чудеса».

«У меня нет выбора. Разве сегодня не случилось чудо?»

Шварц улыбнулся мне:

– Странно, каким расчетливым можно стать в беде. Я точно знал, зачем сказал последнюю фразу и зачем раньше польстил префекту, сравнив его с Господом Богом. Мне надо было ненадолго достать разрешение на жительство. Когда полностью зависишь от других людей, становишься весьма расчетливым психологом, даже если от напряжения едва способен дышать, а может, как раз поэтому. Одно и другое не имеют ничего общего, функционируют по отдельности, не ущемляя друг друга, страх неподделен, боль неподдельна, ну и расчет тоже. Цель у всех одна – спастись.

Шварц заметно успокоился.

– Скоро я закончу, – сказал он. – Мы действительно получили недельное разрешение на жительство. Я стоял у ворот лагеря, ждал Хелен. День клонился к вечеру. Моросил мелкий дождик. С ней был врач. Секунду она говорила с ним, еще не заметив меня. Говорила оживленно, и лицо было оживленнее обычного, мне показалось, будто я с улицы заглядываю в комнату, а обитатели об этом не догадываются. Потом она увидела меня.

«Ваша жена очень больна», – сказал мне врач.

«Это правда, – смеясь, сказала Хелен. – Меня отпускают в больницу, где я и умру. Такова договоренность».

«Я не шучу! – запротестовал врач. – Вашей жене действительно необходимо лечь в больницу».

«Почему же она до сих пор не там?» – спросил я.