Энтони Берджесс - Право на ответ [litres]

Селвин немножко чересчур развыступался, потому что он, как и все присутствующие, за исключением Теда, чувствовали смутную вину: негоже как-то рассиживать тут за столами, когда столько смертей вокруг. Но вскоре после нескольких чашек теплого, приправленного виски чая они почувствуют, что, черт побери, это ж поминки, в конце-то концов, они тут не просто так прохлаждаются. Селвин пихнул меня локтем:

– Бедя ждут, бистер, дада подавать.

И он ушел, чтобы присоединиться к Сесилу. Оба были одеты в белые куртки. Седрик, похоже, предназначался для чего-то более величественного – на нем были черные штаны, зеленая куртка, в которой он прислуживал по вечерам внизу, и что-то наподобие должностной цепи на груди. Это меня слегка испугало, и я поинтересовался у Эверетта:

– Его что, выбрали мэром или мировым судьей?

Эверетт огляделся и ответил:

– Нет-нет, видимо, мэра не пригласили.

Зато все остальные, похоже, были здесь. Я принялся лихорадочно подсчитывать в уме: такая уйма чашек чая по три и шесть за каждую. Затем пожаловала Вероника в царственном трауре, и я сразу почувствовал себя заскорузлым скупердяем. Она – о, монаршее изящество, о, жемчуга, о, перламутрово-шелковое благородство, побудившее низших забыть о своих плебейских шуточках, – призвала всех к порядку.

– Ну что ж, голубчики мои, – сказал Тед, – вам бы лучше всем усесться. Тут вот все вы, и викарий тут, и мистер Денхэм, и мистер Уотсит, и я, и супруга моя, и все прочие, кто бы вы ни были. Теперь уймитесь. Тут всего полно для всех. И оказия у нас, – предупредил он, – печальная.

Только Теду такое сходило с рук. Все закивали, ничуть не обиженные. Я сел в одном конце, Вероника – в другом. Рядом со мной Эверетт и какой-то старикан с завидным аппетитом. Я никогда его прежде не видел. Правда, все уплетали за обе щеки, за исключением Вероники: смерть, как ничто другое, способствует тому, что Хопкинс назвал похотью вкуса. Бекон и язык похотливо окунались в горчицу или соус и поглощались с чавканьем. Сесил щедро подливал виски в чай всем, кроме, разумеется, Вероники. Я заметил еще две полные коробки у камина. Определенно, я сегодня благодетель для всех и каждого. Когда виски налили всем, Седрик, у которого тем не менее было собственное место и тарелка, проявил свое истинное призвание в должности распорядителя. Он встал и произнес:

– Мадам, ваше преподобие, джентльмены. Ближайший скорбящий родственник покойного и благотворитель банкета желает разделить с вами чай и виски. Он просит вас не вставать.

Все чашки печально вознеслись в мою сторону, а я, кивая во все стороны, поднял свою и сделал большой скорбный глоток. Все дружно выпили, крякнули от души, и разговор несколько оживился, хотя все по-прежнему старались сдерживаться. Селвин ходил по кругу, разливая чай из объемистого коричневого кувшина.

– Вот дате ваб, бистер, – сказал он мне. – Все повыпивали виски, половиду дадо долить чаем.

Когда он отошел к очередному совершенно незнакомому мне здоровяку, дедуля, сидевший справа от меня, кивнул, почавкал, облизнулся и произнес:

– Он благородных кровей по рождению, Селвин-то наш. Обездолен собственным папашей. Вся семейка там чуток тронутая. – Он тронул висок пальцем и снова кивнул. А потом прошептал мне на ухо очень известную и родовитую фамилию, обдав меня напоследок выхлопом виски. – Без гроша остался, в расцвете юности, – сказал старик, а затем вернулся к трапезе.

Желе с бланманже и симпатичные пирожные были сочтены просто финтифлюшками, дамскими забавами; впрочем, Вероника вообще ничего не ела, так что сладости в основном достались викарию, который вовсю поглощал огромные колышущиеся порции желтого трепетания и белого дрожания. Бедный сластена даже не мог похвалить: «Чертовски вкусная херня», поскольку он сидел рядом с дамой. Никто, правда, не принимал всерьез его богохульства, зная, что все это просто словоблудие. Однако посредине сидел один старикашка, еще более древний, чем мой сосед-старикан. Похлюпав беззубо-младенческим лакомством, он набрал полную ложку желе и шмякнул его на стену, а потом, утробно кряхтя, потянулся за следующей порцией, и кто-то не сдержался и заржал.

– Так, – вспыхнул Тед. – Прекрати это, Мэтьюс, будь так добр. У нас тут скорбная оказия. – Затем он учтиво поклонился Седрику и сказал: – Прошу простить, что принял на себя ваши функции, мистер.

– Все в порядке, – сказа Седрик, – уверяю вас.

Скорбная оказия. Снова всем разлили чай, и Селвин объявил: