Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

В просторной гостиной родительского дома, обращенного фасадом в парк, его отец, включив новостной Первый канал, сидел, подрагивая, в инвалидном кресле на колесах; сбоку от него примостился шестилетний Хиларио, сын обслуживавшего старика филиппинца. Мальчик объяснялся на иврите без акцента. У Хиларио была собственная маленькая ханукия, праздничный, с девятью отверстиями, подсвечник, сделанный из желтой глины, и три разноцветных свечи. Все это ожидало появления Яари – вместе с еще тремя свечами в большой старой ханукии.

Когда состояние здоровья его отца ухудшилось, Даниэла настояла, чтобы в помощь ему были наняты приглашенные с Филиппин специально обученные работники по уходу за престарелыми гражданами, самые лучшие, судя по рекомендациям. Сначала речь шла об одном филиппинце, но Даниэла удвоила цифру – по ее мнению надо было приглашать двоих и желательно, чтобы это была семейная пара, присутствие которой в доме создавало бы пусть несколько искусственную, но какую-никакую семейную атмосферу. «Это большой дом, – аргументировала она, – и в нем достаточно комнат, чтобы разместить еще нескольких человек – двух, трех, даже четырех. Поступив так, мы, заплатим немногим дороже, зато обретем мир и спокойствие, в котором мы заинтересованы больше всех».

И раз Даниэла так считала…

Но был ли этот дом вместителен на самом деле , спрашивал Яари самого себя чуть позже, когда посетил отца и увидел, насколько уменьшилось жизненное пространство по сравнению с тем, что сохранялось в памяти с детства. Уменьшилось все – и место, где можно было раньше побродить, и комната для игр, и плетеная мебель в кухне, специальное помещение для сушки выстиранного белья. Словом, все.

И тем не менее…

Приглашенная семейная пара, Франциско и Кензи, внешне более похожие на подростков, несколько месяцев назад ставшие родителями крошечной девочки, были в восторге. Ведь каждый из них получал свою индивидуальную, отдельную комнату, даже их сыну Хиларио, рожденному в Юго-Восточной Азии, досталась детская комната Яари. Мальчик недавно перешел в первый класс школы из детского садика, который некогда посещал сам Яари-младший. Маленький филиппинец оказался учеником сметливым, усердным и способным. Сейчас он сидел рядом с подрагивающим всем телом отцом Яари, сидел, демонстрируя собранность и готовность сыграть свою роль в древнем празднике зажигания свечей – хануке; он не спускал глаз с Яари, ожидая от него разрешения произнести положенные благословения, которые предшествовали зажиганию свечей в подсвечнике.

– Не переигрывай, – строго сказал ему Яари-младший и потянулся к маленькой голове малыша-филиппинца, чтобы снять с него праздничную кипу [8] Кипа ( ивр. ) – ермолка, традиционный еврейский мужской головной убор. .

Но старый джентльмен остановил его:

– Что это с тобой? – пробурчал он. – В чем дело? Он ничего не нарушил, надев эту кипу. Никого не оскорбил. Просто накануне хануки к ним в класс пришла новая мора , учительница, преподававшая раньше в религиозной школе, и теперь эти дети знают о нашей религии много больше, чем в свое время узнали вы.

Яари давно уже понял, что отец знает досконально обо всех деталях, касающихся жизни и занятий Хиларио – много, много больше, чем знал о своих сыновьях, когда те были детьми. И удивляться тут было нечему – английский язык отца был более чем минимален, так что общаться с обслуживающими его помощниками приходилось с помощью их старшего сына, а в процессе общения волей-неволей он познавал внутренний мир своего маленького переводчика.

– Ну, славно, – по-английски сказал Яари. – Но из меня – просто дух вон, так я устал. Так что первым делом давайте покончим со свечами…

Старший Яари дал знак Франциско, чтобы тот выключил свет, и мерцающее пламя осветило мальчика. После чего уже Хиларио зажег шамаш [9] Шамаш ( ивр. ) – свеча, предназначенная для зажигания остальных свечей ханукии, зажигается во все дни праздника перед основными свечами. , свечу, которую он сжимал в руке, а от нее – остальные две свечи, что-то при этом нашептывая, без единой ошибки – это были два традиционных благословения, произносившиеся в то время, когда от «дружественного огня» вспыхивали огоньки в его маленькой глиняной ханукии. Закончив эту часть дела, он протянул другой шамаш Яари. Но тот жестом велел ему продолжать церемонию, и ребенок, раскрасневшийся от удовольствия, стоя на цыпочках, повторил благословения, пока нетвердой детской рукой зажигал свечи в подсвечнике старого джентльмена. После чего повернулся к матери, сидевшей в углу с малышкой на руках, и получил от нее разрешение исполнить ханукальную песнь. К облегчению Яари, это была не «Маоз Цур [10] Маоз Цур ( ивр. ) – «Твердыня, оплот спасения моего», традиционная песня, которую поют на Хануку сразу же после зажжения свечей. », которую он ненавидел, но древний ханукальный напев, мелодия которого звучала для уха много приятней, а поскольку ни Франциско, ни Кинзи не знали слов и были не слишком тверды в мелодии, у Яари не оставалось иного выхода, как поддержать мальчика, дополняя его исполнение собственными вариациями.