Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Она расчистила от крошек небольшое пространство на столешнице, положила голову на руки и закрыла глаза. Она подождет его немного подольше, но если он снова сошлется на головную боль, оправдывая ею желание уединиться в лазарете, – вдобавок к уверенности, что у нее не хватит храбрости искать его в такой темноте, – что ж, ей придется отступить и отменить (или, по крайней мере, отложить) приготовленную специально для него речь вплоть до минуты расставания.

Задремав у огромного стола, она чувствовала, что погружается во все более глубокий сон, который накрывал ее волной. Ощущение было, словно крошечная птичка, пролетая над ней, биением крылышек передает трепетную весть и тут же отлетает прочь, чтобы через минуту вернуться обратно. И когда Даниела, очнувшись, подняла отяжелевшую голову и открыла глаза все в той же темноте, то в течение какого-то времени не в силах была понять, где она, и что с ней происходит, но вот то, что не вызывало у нее сомнения – это силуэт, четко вырисовывавшийся в обрамлении оконной рамы, уже осветленной неясным излучением, – видение маленького слона с хоботом, осторожно поднимавшимся кверху, и удивительным глазом, плывущим рядом с ним, – независимое создание, во всей его голубизне и печали.

Но видение быстро угасло, вновь превратясь в абрис, силуэт на высоком столе, чернеющий остов гигантской ветви, горевшей все то время, пока длилась праздничная речь, а теперь брошенной здесь, словно тлеющий кусок янтаря на поверхности плиты, в которой забыли до конца прикрыть дверцу.

И, наконец, душа ее открылась навстречу одолевавшей ее тоске, навстречу боли, из-за которой она и отправилась в Африку – утрата связи с семьей сестры окончательно сломила ее, осознание этого пришло к ней именно здесь, в огромной кухне, с такой силой, которой она никогда раньше не испытывала. Она поднялась, легким толчком прикрыв дверцу печи, чтобы не смотреть на тлеющие угли, и позволила нахлынувшим слезам вырваться наружу в долгом, безостановочном рыдании, сотрясавшем все ее тело.

Да, не исключено, что чрезмерная преданность своим внукам все прошлые годы была вызвана ее тоской, призванной заглушить эту боль, и теперь она с новой ясностью понимала, почему решилась вдруг в одиночку отправиться в Африку, присоединившись к зятю и его собственному горю. Но Ирми, одержимый своим желанием разобраться во всех обстоятельствах, которые привели к смерти его сына от «дружественного огня», скрыл свои тайны как от жены, так и от остальной семьи. Ох, Амоц, твои намерения были, скорее всего, и добры, но ты и представить себе не мог, сколько лжи, сколько неправды окажется в этих словах – «дружественный огонь».

Прошлым полуночным монологом об отделении и освобождении, произнесенном исключительно для нее, Ирмиягу совершенно честно и недвусмысленно дал ей понять, что и впредь собирается избегать контактов с родственниками в Израиле. Он хорошо ее знал, как знал и то, насколько жестка и рассудительна становится она именно тогда, когда выглядит восприимчивым и внимательным слушателем. Вот почему завтрашним утром он приложит все силы, чтобы как можно быстрее отделаться от нее, отправив ее обратно.

– Тебе стоит поторопиться, – без устали повторял он, – всю ночь дождь поливал наши дороги. Сиджиин Куанг просто с ума сходит, попадая в пробки, и ненавидит опаздывать ко времени вылета, объявленного в расписании.

Но Даниэле вовсе не хотелось покидать надежное место в центральном здании и окунаться в непроглядную тьму, окружавшую лазарет. В памяти ее еще живо было недавнее воспоминание о змее, внезапно поднявшей туловище из травы возле самого входа в лазарет и молниеносно отпрянувшей при появлении устрашающих челюстей огромной пантеры.

Интересно, где находится сейчас этот высохший, сморщенный африканец, сопровождавший и помогавший ей по утрам? Лежа с закрытыми глазами, она вспоминала о нем. Она пошла бы за ним по мокрой траве, под дождем, падающим ей на плечи. После того, как он погасил горящую ветку, положив ее на возвышающийся стол, он исчез. Жил ли он где-то на самой ферме или приходил из хижины близлежащей деревни? Она забыла расспросить о нем, как забыла поинтересоваться за все шесть дней, проведенных здесь, как при необходимости сможет найти она комнату Сиджиин Куанг, еще одного персонажа, за которым с полным доверием последовала бы куда угодно. И хотя до полуночи оставалось еще немало времени, она ни за что не решилась бросить хоть какую-то тень на репутацию высокой суданки, постучав – пусть даже в день отбытия – в незнакомую дверь.