Роки Каллен - До последнего вздоха

– У нас в Луизиане было похожее крыльцо, – сказала ты, откинув голову назад и закрыв глаза. – Тебе нравилось в Луизиане? – Ты редко говорила о своем прошлом и мало рассказывала о нем, а мне хотелось знать.

Ты опустила подбородок и медленно открыла глаза.

– У нас был маленький дом, меньше, чем этот. – В это было сложно поверить, потому что в этом доме может и было достаточно места (я знала, что не все могут похвастаться даже этим), но все время казалось, что стены давят на тебя. – Но там было точно такое же крыльцо. Мы все выходили на него, когда надвигался ураган. Мы сидели в темноте, ветер хлопал ставнями, а дождь стучал по жестяной крыше.

Потом ты улыбнулась и затушила сигарету о дверную раму. То, что ты улыбалась, вспоминая о стихийном бедствии, казалось странным.

– А… тебе это нравилось? – Ты посмотрела на меня. – Я это обожала. – Ты подтянула колени к подбородку. – В дни, когда бушевали ураганы, мы всем скопом собирались в гостиной и пели. Громко, а потом еще громче. Мы пели, пока дождь и ветер не переставали нагонять на нас страх, а когда наши голоса заглушали рев с улицы, нам казалось, что мы сильнее урагана.

Я улыбнулась тебе, но ты тут же моргнула и отвернулась. Твои губы заняли свое обычное положение, вернулся отсутствующий взгляд, и мне показалось, что ты меня не слышишь. Я решила молчать: мало ли, твоя улыбка вернется вдруг, она дико пуглива, и я смогу приманить ее, если буду сидеть тихо.

И тогда я попыталась вспомнить, как ты поешь, но не смогла. Обрывок песни, вылетевший из открытого окна машины, тихий мелодичный напев, услышанный в детстве, когда мы шли по улице, держась за руки. Но даже эти воспоминания были размытыми, и, как бы я ни старалась, я не могла вспомнить, как звучит твой голос.

Мы молча сидели на крыльце, пока ты не произнесла своим по-летнему сладким, но дрожащим голосом:

– Я давно не чувствовала себя сильной.

Ты не посмотрела на меня. Ты просто взяла меня за руку и сжала мою ладонь. Потом ты встала и молча ушла в дом.

В дом, который ни разу не слышал, как ты поешь.

Дом,

я смотрю на тебя снизу вверх. На твою потрескавшуюся краску, скрипучие ступени, разбитые стекла. Ты запрятал наши слезы в своих углах, забил их в свои щели. Наши шепотом произнесенные молитвы оставили пятна на твоих половицах. Ты ни разу не слышал песен, но ты слышал мой последний вздох.

Может, ты никогда не пытался запереть нас в себе, как в ловушке. Может, ты просто пытался держать нас вместе.

Отец,

дому не нужно было держать нас вместе до тех пор, пока не появился ты со своими грустными щенячьими глазами и кулаками. Пока ты не пришел с красивым словами и ласковыми объятиями. Ты обжигал, а потом залечивал наши раны. Ты был как смесь жгучего табаско и теплого яблочного сидра. И как только мы разбегались по нашим тихим комнатам, ты созывал нас своим громогласным голосом и крепко обнимал, словно позабыв, что этими самыми руками ты причинил нам боль.

Мы тебе врали. Своими улыбками и внемлющими взглядами. А еще своими маленькими секретами. Мама умоляла тебя позволить ей пойти на работу. Я ходила с ней в «Дикси», и менеджер сказал, что ей будут платить четырнадцать долларов тридцать пять центов в час. Она попросила, чтобы зарплату выдавали наличными. Когда мы вернулись домой, она сказала тебе, что будет зарабатывать восемь долларов в час. Я чуть не поправила ее, но она бросила на меня такой взгляд – не злобный, а исполненный тихой мольбой, – и я промолчала.

Ты ничего ей не ответил. А через несколько дней на нашей подъездной дорожке появился старенький минивэн. Он выглядел совсем как предыдущий. И двери у него тоже отличались по цвету от кузова. Это и был твой ответ. Твой жест любви и милосердия. Она могла пойти на работу.

В тот месяц мама перестала курить.

Мама,

ты долго смотришь на цветы, лежащие в центре обеденного стола. Отец оставил их там для тебя.

После ночных буйств, или драки, или пьяного избиения он всегда приносил тебе розы или маргаритки или что там еще в супермаркете ставили в ведерко с ценником $4,99. Мне нравился их цвет и то, как красиво падал солнечный свет на их деликатные лепестки. Ты всегда улыбалась. Всегда говорила «спасибо». Ты сразу же начинала суетиться вокруг букета: искала в шкафчике стеклянную вазу со сколотыми краями, подрезала стебельки под углом, добавляла в воду немного сахара.

Мне кажется, отец считал этот жест дешевым способом заставить тебя улыбаться. Но он никогда не замечал, как ты смотришь на цветы, когда он отворачивается. Ты разделывала курицу и разглядывала цветы, обреченные на скорую гибель, хмурила брови и отворачивалась к окну с выражением скорби в глазах. Именно так ты смотрела на них сейчас.