Роки Каллен - До последнего вздоха

Я протираю глаза и бесшумно подхожу к двери. Мне нравится спускаться на первый этаж раньше мамы и отца. Я щелкаю выключателем в коридоре и моргаю. Темно. Почему все равно темно? Быть может, лампочка перегорела или мама снова забыла заплатить за электричество. Я тихо ругаюсь. Шаги мои легкие – я стараюсь опираться всем весом на перила, чтобы ступени не скрипели. Я снова тру глаза руками. Должно быть, я еще не до конца проснулась, потому что все вокруг выглядит странно.

Я задеваю стеклянный шар со снегом – сувенир с Аляски, стоящий на туалетном столике у лестницы, – и быстро протягиваю руку, чтобы поймать его, но он и не думал падать. Я озадаченно моргаю, потом поворачиваю за угол и громко выдыхаю.

Мама и отец уже на кухне, сидят в темноте.

Я потираю плечо ладонью и захожу в комнату. Они не поднимают глаз. Как и всегда. Я специально иду длинным путем к кухонным шкафчикам, потому что, если пойду напрямую от двери, зацеплю стул отца. Я обхожу стол, протискиваюсь за спиной матери. Регина. Ее имя означает «царица», но при взгляде на нее ни о чем подобном не думаешь. Ее высокая фигура втиснута в небольшое пространство, где ей не место.

Я смотрю на нее и вздрагиваю. Что-то случилось, что-то страшное. Она похожа на труп, молчаливая, неподвижная. На ее лице черные и голубые разводы, как будто она уже разлагается. На ней нет макияжа. Она никогда не спускается, не накрасившись, не замаскировав свои синяки. Никогда.

Мне хочется ненавидеть ее, но я не могу.

Я просачиваюсь за ее стулом и, прежде чем сесть, заглядываю в шкафчики. Я хочу спросить, почему они сидят в темноте. Но я не хочу первая нарушать тишину, разбивать ее на крошечные осколки. Потому что тишина, по крайней мере, не может причинить боль. Я держу рот на замке.

Неудивительно, что мне нравится жесткий хэви-метал. Солисты могут кричать, пока не охрипнут, в то время как мое собственное горло сохнет и болит от того, что я очень редко издаю какие-либо звуки. Отец сидит у стола, ждет. Наблюдает. Глаза мамы опущены.

Она хлюпает носом.

Я настораживаюсь. Она никогда ни за что не пикнет… даже когда до моей спальни доносятся шлепки и удары, даже когда он врежет ей со всей силы. Ни стона, ни звука.

Я смотрю на нее внимательно. Ее белки налиты кровью. Ее кожа, наряду с обычными черными, синими и исчезающими желтыми пятнами, покрыта красным. Ее веки так опухли, что глаз почти не видно. Я хочу дотронуться до ее руки, но сдерживаюсь.

Что бы ни пыталось ее сломать, меня это не сломит . Эта мысль въелась мне в голову, хоть мне и стыдно за нее. Я все еще наблюдаю за мамой из-под опущенных ресниц и замечаю, что она держит что-то в руках. Я пытаюсь рассмотреть, что именно. Плюшевого мишку с оторванным и болтающимся на нитке глазом в крошечной футболке с надписью: «В БАЛТИМОРЕ МЕНЯ ЛЮБЯТ».

Она заходила в мою комнату. Медведь сидел у меня на кровати, рядом с подушкой. Я хочу вырвать его у нее из рук. Я уже тянусь за ним, как вдруг мама снова хлюпает, а потом издает гортанный, булькающий звук. Она затаила дыхание, чтобы подавить плач. Но у нее не слишком хорошо получается.

Отец смотрит на нее. Круговым движением отводит назад плечи со своей фирменной медлительностью и вдумчивостью, а затем наклоняется над столом.

– Ох, Регина. – Голос его мягок и обманчиво спокоен. – Перестань уже плакать. Это не твоя вина.

Отец встает, и мама, вздрогнув, проглатывает слезы. Он тащит за собой стул, чтобы поставить его рядом с маминым. Скрип ножек о пол коробит мои уши. Отец не спеша садится и говорит:

– Ш-ш-ш, ты же знаешь, я не люблю, когда ты плачешь.

Предупреждение. Предупреждение под маской утешения. Он вот-вот ударит. Я чувствую это. Я начинаю отодвигаться на сиденье стула. Собираюсь бежать. Он не любит, когда она плачет. А когда мама плачет, он заставляет ее лить слезы еще сильнее.

Она игнорирует предупреждение.

Слышатся всхлипы, неистовые и прерывистые, как землетрясение. Я тут же перевожу на нее взгляд, и мои глаза лезут на лоб. Я встаю и бросаюсь к двери. Мне нужно сбежать, выбраться из засасывающей воронки, которую она создает своими слезами. Она затянет меня. Я чувствую это. То, как она плачет, ненормально. Это меня пугает.

Мама прижимает медведя к груди. Она знает, что ее ожидает, но не успокаивается. Отец рычит и толкает ее в стену, стул наклоняется под нею. Он кладет свою огромную руку ей на горло. Своим весом он вдавливает ее в стену. Он вечно пытается что-нибудь раздавить. Из горла мамы доносятся свистящие, заикающиеся всхлипы, она дрожит.