По красным перьям, пылавшим в его развевавшихся и спутанных волосах, по многочисленности раковин, бренчавших на его угольном теле, татуированном голубыми лунами, – Мафарка тотчас же узнал одного из генералов негритянской армии.
Поэтому он еще более захрипел и пробормотал невнятный ответ.
– Говори громче! – вскричал генерал. – Но прежде всего, склони свою голову до земли, трижды благословляя мое имя!.. Ты не знаешь моего имени?.. Ах, мерзкий земледелец! Я прикажу дать тебе сто ударов по подошве ног, если ты сию же секунду не произнесешь моего имени… Ну, поторопись!.. Что ты делаешь тут, дрожащий и ошарашенный, с грязной рожей и маленькими, глупыми, гноящимися глазами. Но мне жалко тебя, и я скажу тебе сам, кто я такой. Меня зовут Мулла и я командую одной из наших четырех армий! Знай, что мной восхищаются и меня боятся с одного конца пустыни до другого!
При этих словах Мафарка бросился лицом на землю; оставаясь лежать ничком, он робко поднял голову, чтобы пробормотать:
– О, да благословит Аллах тысячу раз твое имя!.. Я иду от Желтого Моря и уже вот трое суток не проглотил ничего, кроме кусочка меча-рыбы; зато вдоволь наглотался песку. Я умираю от голода и жажды… Но я могу заплатить за небольшое угощение чудесными историями, так как я по ремеслу гадатель и рассказчик.
– Встань, – сказал Мулла, – и иди за мной! Я отведу тебя к нашему верховному вождю, Брафану-эль-Кибиру, который будет так добр, что примет тебя в своей шелковой палатке, вышитой жемчугами и золотом.
Сказав это, негритянский генерал повернулся и пошел, сопровождаемый Мафаркой, в середину армии негров. Он прыгал по уже раскаленному песку гибкими, мерными и длинными прыжками, скользил между кострами, окаймлявшими дымящийся рядом лагерь.
И Мафарка задыхался, волоча за ним следом свое тело: он скорее качался, чем шел, притворялся, что ежесекундно падает на разбитые усталостью колени. Порою он проводил скорбно ладонью по глазам, сожженным пылью; он держал их полузакрытыми, чтобы сделать вид, что у него мучительное гниение век.
Сильный запах перца, благовоний и корицы долетал на медленных клубах ветра; они приподнимали свои песочные мантии и снова складывали их, ложась на некотором расстоянии, как пилигримы в храме Мекки. Мафарка сделал шагов двести, и перед ним выросла огромная палатка. Она была наполовину красная, наполовину черная, вся зажженная отражением песков.
Разгневанная и раздвоенная геометрия этой коричневой палатки изрезывала пылающую небесную лазурь. Каштановые крылья палатки, отягченные зеленоватыми стекляшками и надутые пустынным ветром, были похожи по временам на старую подводную часть судна, усеянную водорослями и мхом. У входа стоял колоссальный негр, совершенно голый, с широкими ногами и массивной головой. В его кудлах грациозно раскачивался целый сад разноцветных страусовых и павлиньих перьев. В его взгляде и позе была какая-то непринужденная элегантность, в одно и тоже время барская и кочевническая, которая мгновенно очаровывала.
Лопасти его ушей были проткнуты кружками из душистого дерева.
Это был великий вождь Брафан-эль-Кибир, лично наблюдавший за работой двух десятков солдат, которые сидели на корточках и старательно покрывали наконечники копий желтым ядом.
Мулла скрестил на груди руки и согнул спину перед вождем. Обменявшись потихоньку несколькими словами, оба начальника сделали Мафарке жест приблизиться и исчезли в палатке.
Он ловко проскользнул вслед за ними в треугольное отверстие и очутился в красноватом и теплом полумраке, где смутно шевелились, вровень с землей, силуэты воинов.
Вторая дверь, открытая в глубине, выходила прямо в центральную аллею огромного лагеря, вдали примыкавшего к охровым горам Баб-эль-Футук. Эта большая дорога была выбита направо и налево океаном белых и черных крупов; их летящие свирепые гривы, страшный приторный запах и неистовое ржание как будто вздували полотно палатки.
По приказу Брафана-эль-Кибра открыли другие треугольные отверстия и Мафарка мог тогда различить негритянских генералов; они сидели все на полу, скрестив ноги, кругом него.
Все они были похожи на Муллу своими лицами, блестящими под кудлами, как металл, наполовину еще скрытый в жильной породе; но их тела были самой разнообразной черноты. Тут были груды масляной и вонючей черноты, заросшие густой шерстью; руки цвета сухого посеревшего перца, кофейные плечи, бицепсы раздутые, как картофель; ноги походившие на огромные раздавленные картофелины, чешуйчатые, с облупившейся кожей, кривые, как корни, с большими окаменелыми пальцами.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу