Эрих Ремарк - Три товарища [litres]

Он дружелюбно пожал мне руку и ушел. Я глядел ему вслед и тихо, но выразительно ругал его. Затем вернулся в мастерскую.

– Ну как? – приветствовал меня сидевший там франт – Готтфрид Ленц. – Здорово это я, правда? Вижу, мучаешься – вот и решил немного помочь тебе. Счастье, что перед поездкой насчет налогов Отто переоделся здесь. Смотрю – на плечиках висит его выходной костюм. Я в момент переоделся, пулей вылетел в окно, а обратно вернулся как серьезный покупатель! Здорово, верно?

– Не здорово, а по-идиотски, – ответил я. – Этот тип хитрее нас с тобой, вместе взятых! Посмотри на сигару! Полторы марки за штуку! Ты спугнул миллиардера.

Готтфрид взял у меня сигару, обнюхал ее и закурил.

– Я спугнул жулика. Миллиардеры таких сигар не курят. А курят они те, что продают вроссыпь по десять пфеннигов.

– Чушь болтаешь, – ответил я. – Жулик не назвал бы себя Блюменталем. Жулик представился бы как граф фон Блюменау или что-нибудь в этом роде.

– Этот человек вернется, – со свойственным ему оптимизмом заметил Ленц и выпустил дым моей сигары мне же в лицо.

– Этот не вернется, – убежденно сказал я. – Но скажи, где ты раздобыл бамбуковую дубинку и эти перчатки?

– Одолжил. Напротив, в магазине «Бенн и компания». Я там знаком с продавщицей. Трость, может быть, даже оставлю себе насовсем. Она мне нравится.

Довольный собой, он стал быстро вертеть в воздухе эту толстую палку.

– Готтфрид, – сказал я, – в тебе явно пропадает талант. Пошел бы ты в варьете, на эстраду, – вот где твое место!

– Вам звонили, – сказала мне Фрида, косоглазая служанка фрау Залевски, когда в полдень я ненадолго забежал домой.

Я обернулся:

– Когда звонили?

– С полчаса назад. Какая-то дама.

– А что она сказала?

– Что вечером позвонит снова. Но я ей сразу объяснила, что большого смысла в этом нет. Что по вечерам вы никогда не бываете дома.

Я уставился на нее.

– Что?! Вот прямо так и сказали? Господи, хоть бы кто-нибудь научил вас разговаривать по телефону.

– Я и так умею разговаривать по телефону, – флегматично проговорила Фрида. – А по вечерам вы действительно почти никогда не бываете дома.

– Но ведь вас это ничуть не касается, – раскипятился я. – В следующий раз вы еще, чего доброго, расскажете, какие у меня носки – дырявые или целые.

– И расскажу! – огрызнулась Фрида, злобно пялясь на меня красными воспаленными глазами. Мы с ней издавна враждовали.

Охотнее всего я сунул бы ее башкой в кастрюлю с супом, но совладал с собой, нашарил в кармане марку, ткнул ее Фриде в руку и уже примирительно спросил:

– А эта дама не назвала себя?

– Не назвала, – ответила Фрида.

– А какой у нее был голос? Чуть глуховатый и низкий, да? Вообще такой, как будто она простудилась и охрипла, да?

– Не припомню, – заявила Фрида с такой флегмой, словно и не получила от меня только что целую марку.

– Очень красивенькое у вас колечко на пальце, прямо очаровательное, – сказал я. – А теперь подумайте повнимательнее, может, все-таки припомните.

– Не припомню, – ответила Фрида, и лицо ее так и светилось злорадством.

– Тогда возьми и повесься, чертова кукла! – процедил я сквозь зубы и пошел, не оглядываясь.

Ровно в шесть вечера я пришел домой. Открыв дверь, я увидел непривычную картину. В коридоре стояла фрау Бендер, медсестра по уходу за младенцами, в окружении всех дам нашего пансиона.

– Подойдите к нам, – сказала мне фрау Залевски.

Причиной сбора был сплошь украшенный бантами ребеночек в возрасте примерно полугода. Фрау Бендер привезла его в детской коляске. Это было вполне нормальное дитя; но женщины склонились над ним с выражением такого безумного восторга, будто перед ними оказался первый младенец, народившийся на свет Божий. Они издавали звуки, напоминающие кудахтанье, прищелкивали пальцами перед глазами этого крохотного создания, вытягивали губы трубочкой. Даже Эрна Бениг в своем кимоно с драконами и та вовлеклась в эту оргию платонического материнства.

– Ну разве он не прелесть? – спросила меня фрау Залевски; ее лицо расплылось от умиления.

– Правильно ответить на ваш вопрос можно будет только лет через двадцать – тридцать, – сказал я и покосился на телефон. Только бы мне не позвонили теперь, когда все тут собрались.

– Нет, вы как следует вглядитесь в него, – требовательно обратилась ко мне фрау Хассе.

Я вгляделся. Младенец как младенец. Ничего особенного я в нем обнаружить не мог. Разве что страшно маленькие ручонки. Было странно подумать, что когда-то и я был таким крохотным.