Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

— Мир вам!

Эдельхауэр вздрогнул. Он и не заметил, как молящийся подошел к нему и протянул руку. В углу мерцала лампадка, разгоняя своим светом дурные мысли.

Владелец лавки поднял обе руки и благословил гостя. Эдельхауэр в смущении теребил портфель, то открывая, то закрывая замок.

Вдруг он почувствовал, что его усаживают на стул.

— Сигарету? Прошу вас!

Чиркнула спичка. Хозяин и гость поглядели друг на друга, и, словно вспомнив о чем-то, хозяин бросился в нишу. Облобызав ногу святого, он снова возвратился к столу.

— Что привело вас ко мне?

Эдельхауэр откашлялся, все еще не решаясь прервать молчание.

— Говорите, мы здесь одни.

Представитель магистрата обрел наконец дар речи, правда, далеко не в достаточной степени. Зато хозяин лавки заметно оживился. Он сел и самым непринужденным образом принялся болтать о чем попало, смеясь над собственными остротами и закуривая сигарету от сигареты. Огонек лампадки отсвечивал в его зрачках и, казалось, горел у него в мозгу. Однако сотрудник магистрата пришел сюда вовсе не для того, чтобы слушать болтовню. Он попытался собраться с мыслями.

— Не можете ли вы зажечь свет? — спросил он.

— Разумеется, — смеясь ответил лавочник и вышел.

Вспыхнуло электричество. Комната тотчас же обрела реальный вид, а ее хозяин стал обычным человеком. Впрочем, лампочка горела довольно тускло, и посетитель так и не выудил ничего, кроме нескольких бессвязных и маловразумительных фраз.

— О господи, как поздно! — сказал в испуге хозяин и поднес к уху часы. — Вы, вероятно, очень устали? Да, вашей службе не позавидуешь!

У Эдельхауэра действительно был очень утомленный вид. Он и не заметил, как перед ним очутилась коробка пралине.

— Для супруги, — пояснил лавочник. — Ведь наши кошечки любят полакомиться. Особенно на сон грядущий. А это для детишек, — прибавил он, и перед Эдельхауэром выросли две коробочки, украшенные золотом. — У вас, кажется, двое?

— Да, — подтвердил Эдельхауэр, и не успел он опомниться, как в руки ему лег большой сверток с сигаретами.

— Я и сам держусь на ногах только благодаря куреву, — сказал владелец лавки.

Он снова выключил свет и осенил крестом все вокруг. Гость начал укладывать подарки в портфель, но не успел уложить последнюю коробку, как послышался шорох в дверях. Право, он нисколько бы не удивился, если бы в комнату вдруг вползла змея. Но эта была вовсе не змея. Наоборот, в комнату впорхнуло нежное существо женского пола.

— Добрый вечер, — прощебетала незнакомка. — Так поздно, а вы все еще возитесь со служебными делами? Бедняжечка!

Дама повернула выключатель.

— Мой брат не любит света. Он признает только эту кроткую лампадку. — Она рассмеялась. — Посторонним он, вероятно, кажется помешанным. Но поверьте, умней его нет никого на свете.

Она сложила бантиком свои хорошенькие губки и протянула Эдельхауэру ручку, благоухающую лавандой.

Но тут брат, который стоял погруженный в глубокую задумчивость, вдруг встрепенулся и попросил гостя позволить ему вернуться к вечерней молитве.

— Ты проводишь его, голубка?

Она кивнула головкой и заперла за Эдельхауэром двери. Когда он вышел на улицу и оглянулся, в комнате было темно и только еле заметный красный огонек мерцал в окошке.

Хотя пятница всегда и неизменно посвящалась богу кеглей, но на сей раз советник магистрата Пауль-Эмиль Бакштейн вынужден был отказаться от своего любимого удовольствия. Это было весьма неприятно. Насколько он помнил, он ни разу еще не пропустил игры. Вечера эти считались неприкосновенными и священными.

Как нарочно, именно в эту пятницу советник магистрата был особенно в форме. Но что поделаешь! Пришлось взять себя в руки и не думать о кеглях. Конечно, он мог бы сослаться на нездоровье или на неотложные дела. Но он чувствовал себя просто обязанным использовать бесплатные билеты. Правда, советник с полным презрением относился ко всяким культурным развлечениям и понятия не имел ни об известном пианисте, ни о программе его вечера. Но он боялся, что, пропустив концерт, может повредить своей репутации.

Итак, его чиновничья душа решила отречься сегодня от кеглей.

Волей-неволей, а придется отправиться в концерт! С грустью в сердце он попросил свою Агнетхен заранее приготовить ему черный костюм, боясь, как бы в последнюю минуту не позабыть, куда именно следует идти.

Впрочем, это была излишняя предосторожность. Он твердо помнил о своем решении.