Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

Брунер отложил свое дело до понедельника.

— В понедельник все решится, — сказал он жене. — Начальник обязан заботиться и о своих сотрудниках.

— Но если он в отъезде? — возразила Люциана, чистя картофель. — Не может он быть одновременно и тут и там!

— Вот в том-то и дело. Начальство не может быть одновременно и тут и там. Поэтому его нет именно там, где оно особенно нужно. Ты сама видишь, что из этого получается. Этакий пакостный выговор! Ведь это же черт знает что! Что же, так и глотать все молча!

— Мартин, ради бога! Стену головой не прошибешь. И ты сам разрешаешь плясать у себя на голове. Да, да, я так считаю. — Она вскочила и принялась с раздражением перемывать картофель. — Твое благодушие истолковывают как слабость. Огрызнись ты хоть раз, все бы пошло по-другому. Просто не сомневаюсь в этом. Но, может быть, во всей этой истории что-нибудь да не чисто? Представить себе не могу, что тебя хотят вышвырнуть просто так, без всякой причины. — Она зажгла газ и поставила кастрюлю на огонь. — Должно же быть хоть зерно истины в этой истории.

Она замолчала. В тишине явственно раздавалось ритмическое прищелкивание розового языка. Кот Мориц с наслаждением лакал молоко из миски.

Люциана испугалась. Мартин смотрел на нее потемневшими глазами. Уж не сказала ли она что-нибудь лишнее? Может быть, его оскорбили ее слова?

Она собрала перемытую посуду и поставила чашки горкой на столе. «Упадут», — подумала она и опять расставила чашки.

Он все еще молча смотрел на нее.

Люциана принялась возиться с газовой горелкой, газ сегодня горел плохо, видно, слабый напор.

— То есть, я не так сказала, — промолвила она тихо. — Пойми же меня. Я здесь одна в четырех стенах. Мне кажется, что у вас там в магистрате творится бог весть что. Да и чего хорошего можно ждать от всей этой канцелярщины!

Он отвел от нее глаза и посмотрел в окно. Во дворе ребятишки играли в кошки-мышки. Рослый соседский мальчик ловил его маленькую дочку. Он поймал ее, но, переусердствовав, схватил слишком крепко. Девочка тихонько вскрикнула. Мальчик с торжеством повел свою добычу в середину круга.

Брунер медленно отвернулся от окна.

— …А я-то думал, что ты мне веришь… Но ты права. Вероятно, моя ошибка в том, что я слишком много помогал другим. Очевидно, это всегда плохо. Больше этого со мной не случится. Кончено. Я не стану рисковать собственной семьей. Что слишком, то слишком. С благотворительностью покончено. Раз и навсегда. Все имеет свои границы. Вот доберусь я завтра до господина начальника.

Он зашагал по кухне, весь дрожа от волнения.

— Нельзя поступать, как считаешь правильным. Сразу наденут намордник. Только и слышишь: «руководящие круги», «директивы», снова «руководящие круги». Чуть вышел из повиновения — изволь уходить. Да кому же хочется остаться без куска хлеба? Пикни, посмей! Тебя сразу так возьмут в работу, что ты и своих не узнаешь: лечь — встать! лечь — встать! Кру-гом! Лечь — встать! А если нет больше сил терпеть, ну что же, тебя вышвырнут, а на твое место возьмут другого, покладистее. Удивительные порядки! Порядок непорядочности! О, незримая казарма, в которой мы живем! Она хуже, чем сложенная из камня. Ее не видишь, но вырваться из этих тесных стен невозможно. Господа советники магистрата могут уволить меня под любым вымышленным предлогом. Неужели ты не понимаешь?

Он распахнул дверь, выбежал в соседнюю комнату и, сев к столу, опустил голову на руки, Люциана осталась одна. Когда она ставила последние чашки в буфет, пальцы ее слегка дрожали. Через несколько секунд она неслышно вошла в комнату и, остановившись возле мужа, стала гладить его по голове.

Мориц, черный кот в белом жилете и ослепительных гамашах, тоже последовал за ней. Тихо мурлыкая, он улегся у их ног.

Невзирая на все старания Брунера, понедельник начался неудачно. Глава учреждения, правда, был у себя, но к нему на прием записалось столько просителей со всех концов города, ему необходимо было просмотреть такую обширную корреспонденцию, и у него было столько неотложных телефонных разговоров! Нет, при всем желании, он вынужден был отложить все маловажные дела.

Подумать только! Он воплощает в одном и том же лице, и главу города и вьючную скотину. Он, только он отвечает и за форму работы и за ее содержание. Разумеется, за форму прежде всего. Ее видят все. Он всегда умел показать ее в самом выгодном свете.

Глава трудился не покладая рук. Он вел переговоры с отцами города о новом стадионе; вносил поправки в бюджет; принимал представителей промышленности; решал наиболее неотложные вопросы. Словом, работал, не зная передышки, с раннего утра и до позднего вечера. Кроме того, он занимал еще ряд почетных общественных постов, и, дабы не уронить славу своего имени, которое было у всех на устах, ему приходилось присутствовать всюду и участвовать в делах, которые не имели ни малейшего отношения к его городу.