Тадеуш Конвицкий - Современный сонник

— Чего тут болтать лишнее!

— В такой день, — возмутилась пани Корсак. — Вам-то, может, и все равно. Но она-то молодая, эту минуту потом до конца жизни будет вспоминать. Дайте-ка я скажу.

Она встала, возбужденная, с нездоровым румянцем на щеках. Стопочка, до краев наполненная водкой, дрожала в ее пальцах.

— По старому обычаю извещаю всех присутствующих и отсутствующих, что находящиеся здесь пани Регина и пан Добас…

— Моя фамилия Дембицкий, — поморщился путевой мастер.

— Так мне удобнее, давнишняя привычка… Что находящиеся здесь с нами за одним столом пани Регина и пан Дембицкий обручаются. Прошу гостей выпить за здоровье молодой пары.

Мы поднялись с мест. Громко зазвенели стаканчики. Тепловатая жидкость тяжело поплыла в наши глотки под аккомпанемент деловитого булькания.

Мы уже собирались снова сесть, но пани Мальвина запротестовала.

— Что? По-еврейски? Не позволю. Пан Дембицкий, вы мужчина, вам первому полагается.

И тогда путевой мастер неловко обнял богатое, дородное тело Регины, привлек ее к себе, как рычаг стрелки, и чмокнул невесту где-то возле носа.

Под возбужденный шум голосов мы стали закусывать. Граф доверительно нашептывал мне на ухо.

— Вы не поверите, на что она способна. Она воплощенная плоть, это я вам говорю. Я не один раз за ней подглядывал. Когда еще было тепло, она ходила на реку. Ложилась на солнце у самого берега и так распалялась, так возбуждалась. Потом она каталась по горячему песку. Безо всякого стыда, как кобыла. Меня дрожь пробирает при одном только воспоминании.

— Может, позволите шпротку, вон баночка стоит, — неуверенно сказал я.

Граф посмотрел на меня бесцветными глазками и покачал головой.

— Ах боже! Что за стеснительность! — вдруг вскрикнула пани Мальвина. — Пан Крупа ни капельки не выпил.

Все мы посмотрели на партизана, а он сидел низко опустив голову.

— Голова у меня болит, — недружелюбно сказал он.

— Ишь ты, какой деликатный, — хитро улыбнулась пани Мальвина. — От рюмочки у него голова заболела. Ну, не капризничай, как ребенок. Такой момент…

Корсак подхватил его под руки, а пани Мальвина силком стала впихивать стопку в стиснутые зубы партизана. Некоторое время он сопротивлялся, но ему было стыдно так откровенно демонстрировать свое поражение и в конце концов он позволил влить в себя водку. На каком-то глотке он, однако, поперхнулся и выплеснул жидкость на колени Корсака.

— Ишь ты, как нахохлился. От того-то и водочка не впрок пошла.

Ромусь пустым взглядом смотрел в окно.

— Глувко идет, — сказал он угасшим голосом.

Никто не обратил внимания на его слова. Тогда он упрямо повторил:

— Глувко идет домой.

— Кто? Где? — крикнула пани Мальвина. — Позвать его! Пусть повеселится с нами!

При виде пирующих, высовывающихся из будки, сержант Глувко остановился у рва. Выражение лица его свидетельствовало о глубоком моральном переживании.

— Пан Глувко, просим к нам, просим, рюмочка ждет, — горячо приглашала его пани Мальвина.

Сержант подправил ремни и переступил с ноги на ногу.

— Возвращаюсь с обхода. Жена дома ждет.

— Жена не заяц, не убежит, — двусмысленно захихикал Ильдефонс Корсак.

— Милости просим, у нас большой праздник, — добавила пани Мальвина.

Сержант Глувко горько вздохнул и оглянулся назад, на городишко.

— Вам-то хорошо, а у меня дома жена, дети…

— Дети — дело наживное, — перебил его Ильдефонс Корсак.

— Заткнись ты, не болтай чепуху. Пан участковый, просим хоть на минутку.

Сержант Глувко всем своим естеством боролся со сладостным искушением, нервно перебирал ногами, выпачканными в грязи до самых колен.

— Не могу, простите меня, не могу. Жена, знаете, нервная, никакого понимания у нее нет. Может, как-нибудь в другой раз.

— В другой раз — про запас, — сказал граф. — Да будет вам ломаться. Что за кривлянье.

— Легко вам говорить, — жалобно защищался Глувко. — Эх, жизнь, жизнь.

И все-таки он не уходил, раздираемый внутренними сомнениями этического порядка.

Его подхватили под руки и, весело пошучивая, потащили к столу, полному предательских соблазнов.

— Прошу прощенья, но только на четверть часика, — лицемерно отбивался сержант. — Выпью одну — и сейчас же домой.

— Одна, одна, кишка тонка, — кривлялся Пац.

— Пан граф, негоже вам разговаривать, словно в хлеву. Вы человек ученый, — возмутилась пани Мальвина.

— Я не-е гра-граф, — вдруг побледнел он. — Я не-е уч-ченый. По-оследний раз пре-редупреждаю…